Г. Бояджиев. «Берди-Раневская»

«Советское искусство». — 27.07.1945.

Берди — это жена американского негоцианта Оскара Хоббарта, жалкое существо, у нее застывшие, плаксивые глаза, торопливые, испуганные движения, сгорбленная спина и прерывистый, болезненный голос. Она постоянно говорит невпопад и к тому же всякий вздор... На нее нужно хорошенько прикрикнуть и тогда она утихомирится... Одним словом, жалкое существо.

Стоит посмотреть, как она переполошилась и закудахтала, когда мистер Мершал, богатый чикагский фабрикант от нечего делать попросил ее показать автограф композитора Вагнера. Она сорвалась с места и понеслась по лестнице так, будто ей не сорок лет и она не жена почтенного коммерсанта, а 16-летняя институтка. И мужу, естественно, пришлось остановить ее и запретить бежать за автографом. И после этого говорят, что он груб с ней — невольно станешь раздражительным: ее причуды могут вывести из терпения даже ангела.

Действительно, почему Раневская заставляет Берди с таким преувеличенным воодушевлением мчаться за этим злосчастным автографом? Неужели Берди не может спокойно сойти с лестницы и принести гостю то, что он просит? Во всяком случае, при первом споем появлении эта дама выглядит явно нелепо. И как она жалка, когда ей приходится врать мистеру Мершалу, что у нее разыгралась мигрень и поэтому она не смогла принести автограф.

Мистер Мершал очень любезен с Берди, он вообще прекрасно воспитанный джентльмен и очень любит музыку. Он просит Берди сыграть. На самом деле, пусть Берди поиграет; если это доставляет гостю удовольствие, почему бы ей не поиграть?

Она садится за рояль, и, конечно, ее сейчас же охватывает вдохновение, она воображает, что от ее музыки все должно замереть и даже сам земной шар прекратит движение. Берди играет какую-то классическую пьесу, а братья, естественно, продолжают говорить о своих серьезных делах. Музыка мешает разговаривать, зато она не мешает сыну Берди — Лео уплетать за обе щеки ужин. У юноши завидный аппетит, как весело он постукивает ножом, тарахтит тарелками и звенит стаканом! Старший брат Бен произносит что-то остроумное и смеется. И вдруг Берди прекращает играть и, сорвавшись с места, панически мчится из комнаты, — резко оборвав мелодию, она точно на кончиках пальцев уносит недоигранный аккорд, но Берди все же одумывается в остается в комнате.

Да, но почему она так неожиданно побежала? Жалкая, забитая женщина, как осмелилась она на подобную демонстрацию? И откуда эта порывистость движений, их необычная, даже гневная решимость? Или в этой согбенной, убегающей фигуре был какой-го протест отчаяния? Не так ли Мопассан убегал от Эйфелевой башни? Кто же Берди? Во всяком случае она не так проста, как о ней думают. После отъезда мистера Мершала семейство Хоббартов предается мечтам, каждый говорит о том, чего ему хочется, — один о конюшне, другой, кажется, о собаках... Прелестная Реджина мечтает о красивой жизни... Мечтать разрешено и Берди. Она предается этому занятию с величайшим азартом. Глаза Берди озаряются восторгом, она рассказывает о старом поместье Лионе: там ей хорошо жилось в детстве. Вот если бы выкупить Лионе... Берди вся в мечтах, в этом царстве у нее проторенные дорожки; миг, и она уже умчалась из дома Хоббартов в чудесную страну воображения. В душе у Берди накоплены огромные запасы любви и нежности, и так хочется щедро растратить это добро. Берди говорит все громче и возбужденнее, она словно ясновидящая, но чудо, о котором рассказывает это странное существо, — вполне обыкновенная, человеческая жизнь. Быть хорошими людьми — это так легко и приятно... Лионе — Берди снова говорит о Лионе — ведь было же это счастье, было!..

Хоббарты в раздражении кричат на Берди, им до смерти надоела ее трескотня... Но она не унимается. Точно продавец шаров из «Трех толстяков» Олеши, она взлетела на воздух и никак не может опуститься на землю. Хоббарты гневаются, но мы видим, что они не так уж страшны этой женщине. Да, Берди здесь — посмешите, ее воля подавлена, личность уничтожена, над ней глумятся, а порой и бьют, и все же она не покорена. У нее есть спасение: запереться у себя в комнате, пить вино и без устали, до одурения мечтать. И вот за долгие и тягостные годы одиночества Берди становится поэтом, поэтом поневоле. У этой робкой, забитой женщины рождаются и крепнут идеалы но, потеряв в жизни все, она ценою огромных нравственных мук сохраняет незыблемость своих убеждений — Берди твердо знает, что такое добро и что такое зло.

Остепенив мечтательницу, братья принялись обсуждать свою авантюру, посыпались ругательства, и дело чуть не дошло до драки. А Берди сидела, крепко зажмурив глаза, и покачивала запрокинутой назад головой; казалось, она тихо стонала. На лице ее можно было прочесть трагическую обескураженность, ее ранила человеческая грубость. В своей наивной душе она никогда не могла смириться со злом и питала к нему болезненное отвращение. Она не могла побороть это чувство даже к собственному сыну. Лео был из породы Хоббартов, и мать не в силах скрыть своего презрения к нему. И когда она услыхала, что Александру — добрую, честную девушку — хотят из деловых соображений выдать замуж за Лео, Берди глубоко возмутилась.

Она говорит об этом Александре, а сама боязливо поглядывает по сторонам, — может быть, впервые Берди не только мечтает, но и действует во имя убеждении, противодействует злу.

И все же Берди подслушали — она с ужасом увидела в дверях неумолимую фигуру мужа. Берди вскочила с дивана и пустилась бежать. Оскар окрикнул её, жена остановилась, сгорбилась еще сильней. Оскар дождался пока Александра поднимется по лестнице, потом медленно перешел по диагонали комнату, стал в противоположном углу и ровным, спокойным голосом позвал жену. Берди быстро обернулась, — перед нами была другая женщина. Раневская мгновенно преобразилась, фигура выпрямилась, лицо стало неожиданно суровым и величественным, а сияющие глаза блестели по-особенному ярко. Берди сделала несколько решительных шагов — полпути до палача было пройдено. Берди остановилась у кресла, она видела свирепые глаза мужа и знала, что ее ждет, — и вторую половину пути прошла так, будто это ее Голгофа, она несет тяжелый крест, но не поступится своими убеждениями, как бы ни тяжка была расплата за них...

Со всего размаха бьет Оскар жену но лицу. Не от боли, а от стыда и бессильного отчаяния глухо вскрикивает Берди, но стоит она так же прямо и голова вскинута так же высоко. Мощным аккордом звучит хорал — в музыке тоска и гнев Берди. Падает занавес.

— Кто сказал, что Берди Раневской жалкое существо?

При встрече с Горацием Берди раскрывается целиком — это ее друг и единомышленник. Он давно во всем разуверился, и милая Берди кажется ему немного смешной. А Берди все не унимается, она охвачена восторженными воспоминаниями, и снова за роялем — так лучше мечтать, плакать. Берди играет «Песню без слов» Мендельсона и из груди у нее вырывается не то стон, не то песня. И трудно понять, — рыдает Берди или радуется. Она снова вспоминает Лионе, говорит, говорит, и ей становится легче, горе и обиды, накопленные за долгие годы, точно рассеиваются. Берди пересаживается к столу, пьет ликер рюмку за рюмкой, плачет и мечтает вслух. Она снова в мире видений, но это миражи реальной окружающей действительности.

Раневская не жалуется на судьбу своей героини: в вопле ее отчаяния — гнев и протест за гибельную судьбу хорошей честной женщины. И когда Берди, рыдая, восклицает «За всю жизнь ни одного счастливого дня, ни одного дня без обиды!» — она поистине трагична, и за ее плечами встает огромная тень обездоленных людей, миллионы маленьких судеб сломленных несправедливостью общественного устройства.

Глубина страданий и страстная приверженность нравственному идеалу придают образу Берди огромную внутреннюю силу — это она — основной обвинитель Хоббартов, это она — совесть пьесы, это она — главное действующее лицо на стороне блага, как Реджина — главное действующее лицо на стороне зла.

Фаина Раневская своим искусством придает эпизодической роли такое значение, что мы недоумеваем, почему автор пьесы Л. Хеллман так рано уводит со сцены Берди. Ибо она и только она, потрясенная преступным убийством Горация, сможет взглянуть гневным взором в глаза Реджины и, точно тень Банко явиться к злодейке и сказать ей: — «Ты боишься, Реджина? Бойся!».

Потому что Берди, миллионы Берди, униженных, оскорбленных и бесправных женщин, только силой своих страданий, только честностью и прямотой натуры, в Европе и Америке, восстают против зла, и эта малая сила становится великим фактором современности, когда на трибуну истории, вслед за политиком и борцом, взойдет старая женщина с худым, изможденным лицом и, рассказав о своих страданиях, гневно поднимет вверх кулаки.

Берди Раневской это сделает.