12.07.1962

— Быть актерами очень выгодно, — рассуждает сестра, прихлебывая чай, в который добавлена весьма щедрая порция коньяку. — Посуди сама, даже когда утверждали, что ни Пушкин, ни Репин, ни Чайковский не создавали своих произведений...

Я не успеваю удивиться или хотя бы подумать, что порция коньяку была чересчур щедрой, как она объясняет. Нога ее в полном порядке, она ходит, как обычно. Даже не хромает.

— Считалось, что все великое создавал народ в своей массе, а гениальные творцы это только записывали. Удивляюсь, как в то время не объявили контрреволюционной «Войну и мир», ведь там целые страницы на французском. Явный космополитизм, и, вообще, разве может наш народ создавать целые страницы на французском? Но я не об этом речь веду, а о том, что даже в ту пору, когда считалось, что искусство не только принадлежит народу, но и им создается, на наше актерское творчество не посягал никто. Никто не говорил, что народ создает образ Вассы, а не актриса Раневская, никто не отнимал у меня мое авторство. Считалось только, что народ помогал нам создавать эти образы, но это я не оспариваю. Аплодисменты — великий стимул, великая помощь. Когда тебе аплодируют, так и подмывает какой-нибудь новый образ создать.

Придуманный мною сюжет сестра забраковала, причем в довольно обидной форме. «От такой банальщины даже Любка отказалась бы», — сказала она. Почему «банальщина», по-моему, весьма интересно, с налетом сентиментальности. И почему вдруг «даже Любка». Я сама виновата, надо было не выкладывать все сразу, а дождаться подходящего момента, когда сестра в очередной раз станет сокрушаться по поводу отсутствия ролей и пьес. Дипломат из меня никудышный, а ведь было, было у кого учиться.

О гастролях сестра вспоминает с содроганием.

— Носильщиков нет, горячей воды нет, зато клопы есть. Народ на удивление невежественный. Администратор гостиницы раскидывает руки в стороны, как будто хочет меня обнять, и кричит на весь вестибюль: «Мамочки! Смотрите — Целиковская!» Мне, конечно, приятно, что меня принимают за Людочку, потому что она на четверть века меня моложе, она родилась, когда я уже обеими ногами на сцене стояла. Поэтому я быстро проглатываю то, что вертится у меня на языке, и вежливо отвечаю: «Милочка, вы ошиблись — я Изольда Извицкая». Это надо быть слепой курицей, чтобы спутать меня с Изольдой, которая мне в младшие дочери или в старшие внучки годится. А она руками всплескивает и орет еще громче: «Мамочки! Я обозналась — это Извицкая!» Такой скажи, что я — Надежда Крупская, она поверит.

— Кто такие Извицкая и Крупская? — наивно спрашиваю я.

Сестра смотрит на меня вытаращив глаза, как будто я только что сделала нечто крайне непристойное, а затем начинает смеяться. Потом объясняет. Мне тоже становится смешно. Я почему-то думала, что жену Ленина звали Мария Ульянова.