Анатомия сердца

Этель Сэвидж («Странная миссис Сэвидж») и Люси Купер из спектакля Театра им. Моссовета «Дальше — тишина» (сценическая композиция К. Раппопорта по сценарию американской писательницы Вины Дельмар), поставленного в 1966 году режиссером Анатолием Эфросом, — два вдохновенных взлета творческого гения актрисы.

Драматическая завязка пьесы «Дальше — тишина» состоит в том, что супруги Купер лишаются неоднократно заложенного и теперь проданного с торгов старого дома. На склоне лет они остаются без крова. Дети, которым они посвятили всю жизнь, силы, здоровье, отказывают им в приюте. После долгих препирательств дочь соглашается взять к себе в Калифорнию одного из родителей. Счастливо прожив вместе полвека, старики вынуждены расстаться. Мать уходит в приют для престарелых.

В отличие от Этель Сэвидж, утверждающей торжество светлых начал жизни через наказание носителей зла, Люси Купер не наказывает своих детей презрением или осуждением. Она гонит от себя мысль, что они, ее дети, поступили бесчеловечно. Лирически мягко рисует актриса образ женщины, наделенной сердечной щедростью, способной не изменить отношения к детям, оскорбившим самое святое, — материнскую любовь.

Театр имени Моссовета. А. Островский. «Правда хорошо — а счастье лучше». Фелицата

Если применим в искусстве термин «анатомирование сердца», то он полностью относится к тому, что сделала актриса, создав сценический образ Люси Купер. Как слепа, счастливо слепа, переполненная верой в любовь, эта женщина! Как она полна оптимизма, эта страдающая мать! Тонко вплетается в драматическое повествование юмор актрисы. Юмором проникнуты сцены, где еще не созрела, но уже зреет трагическая развязка. Люси Купер комична в своих давно устаревших представлениях о долге, о нравственности; комична в наивном испуге перед опытностью циничной семнадцатилетней внучки, которая легко и просто завела роман с сорокалетним женатым «парнем». Люси забавна и, естественно, вызывает дружный смех сочувствия в зале и тогда, когда, придя к сыну Джорджу на службу, чтобы поздравить его с днем рождения, вынуждена долго ожидать его в приемной, и счастлива тем, что он уделил ей несколько нетерпеливых минут.

Мужеством, подкрепляемым сознанием собственного достоинства, проникнута сцена объяснения с сыном. Мать угадала затаенную мысль Джорджа, нет, не мысль — уже принятое решение, о котором у него не хватает мужества сказать ей. Она опережает его. Торопится, перебивает, говорит быстро. Она не хочет стать свидетельницей его окончательного нравственного падения. Она вовсе не склоняется перед душевной черствостью тех, кого она произвела на свет, выкормила, вырастила. Она сама настойчиво просит сына поместить ее в богадельню. Это — ее желание, а не его коварный план!

В этой сцене нет и тени мелодрамы. Есть трагедия, героиня которой идет на гибель с гордо поднятой головой, без позы, без жертвенности.

В гримерной Театра имени Моссовета

Яркими чувствами полна одна из самых драматических сцен — эпизод прощального, перед расставанием, ужина супругов Купер в ресторане. Они вспоминают, что посетили этот ресторан однажды, на заре своей счастливой любви, и сейчас радостно и не без юмора говорят об этом — о молодости, о прошедшей жизни, не знавшей облачных дней; задорно спорят, в какой день недели они поженились, за каким столиком здесь сидели.

Каждое выступление Раневской в роли Люси Купер становится подлинным праздником искусства. Праздником для зрителя, которому не так-то легко удалось попасть на спектакль «Дальше — тишина». Может быть, даже больше, чем в прежних ролях, с первого появления актрисы в этом спектакле возникает у нее, каждый раз независимо от состава аудитории, драгоценная духовная связь со зрителем. Побудителем этой связи является умение актрисы раскрыть перед зрителем сложность женской души. Она пленяет зрителя всепобеждающей правдой, сообщая переживаниям своей героини богатую окраску: комедийные сцены в ее игре приобретают трагические тона, драматические коллизии она смягчает интонациями умудренной печали.

Зритель становится сотворцом актрисы. Оттуда, из тьмы зрительного зала, словно доносится чутко ощущаемое актрисой дыхание сопереживающего и одновременно вдохновляющего ее, взволнованного зрителя. Без этого дыхания, по признанию самой Раневской, она не может играть.