Марк Волынец. Маленький фильм с большими актерами

Мой фильм готов, его осталось только снять.

Рене Клер

Телевизионная студия на Шаболовке была очень маленькой — один павильон и макетно-дикторская студия, размером примерно с комнату, где можно было снимать макеты и дикторов. Основная студия — 300 метров — работала круглые сутки. Днем оттуда транслировались передачи, с утра они репетировались, а потом шли в эфир. Телевизоров в то время было немного, и целый день эта студия вещала в живом плане, то есть это был прямой эфир, как сегодня говорят. В 12 часов ночи дежурные дикторы — это были Валя Леонтьева, Нина Кондратова или Оля Чепурова, тогда еще даже Игоря Кириллова не было — прощались со зрителями: «Спокойной ночи, товарищи». После этого телевизор выключался, а на нем оставался титр — «Не забудьте выключить телевизор».

После этого стенки и заставки дневных программ выносились из студии и киносъемочная группа отдела производства фильмов начинала ночную работу по съемке концертных номеров, фильмов-спектаклей и фильмов-концертов. Занимался этим отдел производства фильмов — ОПФ, маленький отдел, помещавшийся в одной комнате. Нас там было всего четыре-пять операторов. В этой студии (сейчас она называется студия имени Киракосова) на Шаболовке снимались в декорациях небольшие игровые номера, новогодние «огоньки», целиком переносились на пленку театральные спектакли, такие как «Пушкин» с Всеволодом Якутом в главной роли Театра имени Ермоловой. Все это снималось на 35-миллиметровую черно-белую пленку и обрабатывалось. Это было единственное кинопроизводство на студии. Декорации переносились из театра. Естественно, они были фанерно-тряпичные, отвратительные и служили только фоном. Но это считалось телеверсией спектакля.

И вот когда отдел производства фильмов счел, что он уже достаточно окреп и морально, и материально, было решено, что мы можем начинать снимать небольшие фильмы. И одним из первых стал «Егерь» по рассказу Антона Чехова — 20-минутный фильм, своего рода семейная драма, который снимался целиком на натуре, под Рузой. Это была экспедиция, довольно хорошо обставленная технически.

Небольшая прелюдия. Поскольку этот фильм был одним из первых, то руководство студии нужно было убедить в том, что группа полностью готова к съемкам. Режиссер Герман Ливанов был неплохим художником, и он раскадровал весь фильм, нарисовал все картинки. И эти картинки убедили руководство, что фильм действительно готов и что его можно начинать снимать. Это был главный аргумент, благодаря которому мы, собственно, и поехали на съемки.

Была создана съемочная группа, довольно солидная, с хорошим обеспечением, с лихтвагеном, с хорошим светом в 100 киловатт — большие диги, тележка, рельсы — все было как у больших (как в кино), все было по-настоящему сделано.

И этой же съемочной группой, во главе с тем же режиссером Германом Ливановым мы запустились в фильм «Драма», который был вторым после «Егеря» и строился по такому же принципу. Но здесь уже подключалась другая сторона режиссерской деятельности.

Дело в том, что, будучи неплохим художником, Герман Ливанов совершенно не умел работать с актером. Поэтому для него было счастливой находкой отыскание такой замечательной вещи как «Драма» в исполнении Фаины Раневской и Осипа Абдулова. Наверно, он слышал, а может, и видел их дуэт: концертный номер, а «Драма» исполнялась именно как концертный номер: Раневская с Абдуловым садились на сцене Колонного зала и в течение 20 минут держали в напряжении, сменявшемся хохотом, весь зрительный зал. Эта работа была уже сделана актерски. И режиссерски ему, собственно, ничего добавить нельзя было. Да и что он мог посоветовать Раневской?!

Осипа Наумовича Абдулова уже не было в живых. И пригласили Бориса Тенина, хорошего актера. Но для него это была работа новая, не обкатанная многократно, и, конечно, его игра здесь несколько отличается от игры Раневской. Раневская вообще принадлежала к такому типу артистов, которые просто не умеют плохо играть. Такой тип, как, скажем, Ролан Быков или Иннокентий Смоктуновский. Это был высший класс актерского мастерства.

«Драма» — первая из работ ОПФ, которая снималась в отдельно стоящей декорации, не построенной на студии. Для того чтобы найти место, где можно построить и снимать декорацию в течение нескольких дней, не ломая ее каждое утро для того, чтобы начали работать телевизионные группы, был найден совершенно заброшенный на зиму ресторан «Колос» на ВДНХ. Зимой он пустовал. Это сейчас там жизнь бьет ключом целый год, а тогда была мертвая тишина, особенно ночью, а мы снимали ночами, чтобы не было шумов, потому что снимали чисто синхронно.

И вот в этом заброшенном ресторане, в большом зале был построен маленький декорационный комплекс, состоящий из двух комнат — кабинета Павла Васильевича и его алькова, где стоял диван, на котором он отдыхал. Такой кабинет провинциального редактора. Декорация была очень простенькая, но вполне пристойная по тем финансовым вложениям, которые имелись тогда. Практически это были бюджетные деньги.

Никаких гонораров не существовало. Вся группа работала за зарплату. А ставки актеров были смехотворные. Заслуженные артисты получали 13 рублей, обычные артисты — 8 рублей. Конечно, директора «натягивали» две ставки, включали репетиции, какие-то добавочные съемки. Во всяком случае это были медные (небольшие) деньги. На эти медные деньги и снималась «Драма».

Ресторан тот был пропитан отвратительными запахами прогорклого масла, каких-то несвежих продуктов, которые стойко впитались во все стены и отравляли нам, в буквальном смысле, жизнь во время съемок. Тем не менее в течение нескольких дней была снята эта «Драма». Почему нескольких дней? Это даже кое-где изобразительно заметно. Потому что где-то снималась одна Раневская, где-то один Тенин; видимо, Раневская была занята. Один или два дня они были вдвоем на съемке.

Отношения их между собой были обычными, в общем-то, спокойными, товарищескими, они друг друга знали, хотя и не очень близко. Но работа была, так сказать, коллективной, они вели себя адекватно.

Поскольку Раневская привыкла эту «Драму» читать с Абдуловым одним куском, без остановок, то ее сильно раздражало то, что фильм был раскадрован. Он не мог быть снят, конечно, одним куском — это было бы совсем другое. Она все время спрашивала:

— Почему вы так часто кричите «Стоп!», не даете мне дальше работать?

Но Ливанов ее как-то убеждал, что для разнообразия изобразительного материала нужно менять точки, крупности, ракурсы, и мы это делали. И он был прав, конечно. Потому что было бы скучновато, если бы она на одном месте работала.

Что касается синхронных съемок, то, естественно, чтение ее графоманского произведения озвучить практически было бы невозможно — этот ее плач навзрыд или песня «Во субботу, день ненастный...». Поэтому здесь мы снимали абсолютно точно, синхронно (последующего процесса озвучивания не было).

Что касается Тенина, то повторю: на мой взгляд, его игра несколько отличается по стилю от игры Раневской, но как получилось, так получилось. Спасением для этой «Драмы» явилось то, что Раневская была уже полностью готова к этому образу, и если бы Ливанову пришлось с ней работать как режиссеру, ничего подобного не получилось бы.

Раневская так же, как Антон Павлович Чехов и его брат Михаил Чехов, отрицательно относилась к системе Станиславского. Да и не только она. Многие выходцы из театра Мейерхольда, такие как Игорь Ильинский, также не признавали систему Станиславского. Фаина Георгиевна эту систему в себе таким образом трансформировала, что привлекла в нее, на мой взгляд, три системы. Систему Михаила Чехова, систему раздвоения личности, в которой актер как бы наблюдает, как вторая половина его личности изображает роль. Систему Бертольда Брехта, который тоже проповедовал дистанцирование, отстранение актера от роли, как бы представление. И систему Мейерхольда, его биомеханику, когда актер должен просто изобразить роль и держать ее под полным своим контролем. В такой консолидации всех этих подходов у нее и получалось совершенно потрясающее и изобразительное, и драматургическое выражение и вживание в роль писательницы Мурашкиной.

Во время работы над «Драмой», даже после самой напряженной сцены, когда она рыдает, вытирает слезы, крича, что это личное, услышав команду режиссера «Стоп!», она могла совершенно спокойно обратиться с прозаическим вопросом: «Послушайте, дайте мне стаканчик воды!», мгновенно переключившись на обычное свое состояние. А это способность далеко не всех актеров.

Что поражало в Раневской? Мне приходилось снимать очень многих известных актеров, и, как правило, чем известней, значительнее актер, тем более ответственно он относится к своей работе. Раневская в этом смысле была абсолютно дисциплинированным человеком. Она приезжала всегда точно вовремя, настроенная на роль, и достаточно было ее одеть и загримировать — она была готова в ту же секунду.