Жизнь провинциальной актрисы (1923—1931)

«Я провинциальная актриса. Где я только не служила! Только в городе Вездесранске не служила!..» — говорила Фаина Георгиевна, вспоминая свои скитания по стране.

В Крыму дочь Павлы Леонтьевны Ирина экстерном закончила гимназию с золотой медалью. Вчетвером поехали из Крыма в Казань, в театр на зимний сезон 1923/24 года. Голод кончился. Большевики отступили от своих железных принципов, провозгласив на десятом съезде своей партии новую экономическую политику, сокращенно — НЭП. Времена изменились. Вот что вспоминал о том периоде, совпавшем с его детством, известный актер Аркадий Райкин: «Помню, когда объявили нэп, то буквально в течение суток витрины магазинов заполнились разнообразными товарами. Мы ходили от витрины к витрине, любовались этим изобилием, не веря своим глазам, ведь мы уже привыкли довольствоваться одной затирухой. Особенно поразили меня шоколад, торты, пирожные, глыбы шоколада».

Ирина Вульф поступила в Казанский университет на юридический факультет, но весной 1924 года бросила учебу и уехала в Москву поступать в театральную школу-студию МХАТа, к самому Станиславскому. Несмотря на огромный конкурс, Ирина была принята. Она писала домой длинные письма, в которых восторженно описывала новые спектакли, театры, всю свою московскую жизнь, на фоне которой казанские будни стали казаться Вульф и Раневской слишком унылыми. В конце 1924 года, не дождавшись окончания театрального сезона, Павла Леонтьевна, Фаина и Тата уехали в Москву.

В 1925 году Павла Вульф с Фаиной Раневской поступили в передвижной Театр московского отдела народного образования — МОНО. Павла Леонтьевна вспоминала о том времени: «Несмотря на довольно сильную труппу, работа шла вяло, неинтересно, со всеми пороками провинциального театра, неряшливыми постановками, постоянными заменами, беспрерывная смена руководства вносила беспорядок, ненужную суматоху, репертуар был пестрый, случайный. Все это привело к тому, что театр, просуществовав один зимний сезон, закрылся. Труппа распалась...». В театре МОНО они работали вместе с прекрасным режиссером Павлом Рудиным, у которого Раневская дебютировала в Симферополе в роли Маргариты Каваллини.

В Москве периода НЭПа Раневской удалось познакомиться с ведущим актером МХАТа, одним из самых ярких столичных артистов того времени Василием Ивановичем Качаловым. Фаина тогда была молодой провинциальной актрисой, потрясенной московскими театрами. В то время она последовательно перенесла помешательство на театрах Мейерхольда, Таирова, Михоэлса, Вахтангова, причем из всех театров на особом месте у нее стоял МХАТ, чьи спектакли она смотрела запоем — по несколько раз. По ее собственному признанию, Раневская тогда без памяти влюбилась в замечательного актера Василия Ивановича Качалова, причем любовь была безо всякой надежды на взаимность, ведь в этого красавца были влюблены все поголовно.

Однажды Фаина Георгиевна расхрабрилась и написала предмету своего обожания письмо: «Пишет Вам та, которая в Столешниковом переулке однажды, услышав Ваш голос, упала в обморок. Я уже актриса — начинающая. Приехала в Москву с единственной целью попасть в театр, когда Вы будете играть. Другой цели в жизни у меня теперь нет и не будет». Письмо писалось трудно, Раневская сочиняла его несколько дней и ночей. Наконец она отослала свое послание, крик души своей, и с замиранием стала ждать ответа, который, к счастью, пришел очень скоро. Скоро Фаину ждало великое счастье, ее кумир ответил: «Дорогая Фаина, пожалуйста, обратитесь к администратору Ф.Н. Мехальскому, у которого на Ваше имя будут два билета. Ваш В. Качалов». С того момента и до конца жизни этого, по выражению Фаины Георгиевны, «изумительного артиста и неповторимой прелести человека» длилась их дружба, которой Раневская очень гордилась.

После закрытия театра Раневская и Вульф с частью труппы получили приглашение на работу в театр при санатории донбасских шахтеров в украинском городе Святогорске (переименованном в те годы в Артемовск). В своей книге «В старом и новом театре» Павла Вульф вспоминала: «Когда приехали первые отдыхающие, театр еще строился. Мы репетировали под стук молотков... Заходили шахтеры, просили торопиться с открытием, так как время их пребывания в санатории всего 29 дней». Лето в этом театре Павла Леонтьевна вспоминала через многие годы: «Это были чудесные минуты моей жизни, и я чувствовала, что недаром живу на свете. Никогда не забыть некоторых волнующих моментов нашей жизни и работы в Святогорске. Целые снопы васильков, громадные букеты полевых цветов получали мы, актеры, от нашего чуткого и неискушенного зрителя». Наверняка и для Фаины это время было счастливым.

Закончился летний театральный сезон, Павла Вульф, мечтающая о МХАТе, вернулась в Москву, а Раневская уехала в советский Азербайджан. С октября 1925 года Фаина начала работать в Бакинском рабочем театре. Древний восточный город Баку притягивал Фаину своими узкими улочками и старыми башнями, здесь во всем чувствовалась его многовековая история. Раневская вспоминала: «"Нарды" — древняя игра на улицах старого города; дикий ветер норд, наклонивший все деревья в одну сторону; многочисленные старожилы-созерцатели на переносных скамеечках, ожидавшие на ветру конфуза проходивших женщин в завернутых нордом нарядах».

В Баку Фаина сыграла несколько ролей, из которых можно вспомнить певицу в спектакле «Наша молодость», сестру генерала Музу Валерьяновну в «Сигнале» и уборщицу Федосью Лукинишну в «Урагане». В пьесе «Наша молодость», написанной по роману известного в то время коммунистического писателя Виктора Кина, Раневская выходила на сцену всего в одной картине в роли певицы, опустившейся «гостьи из старого мира». Облезлая, некогда модная шляпка, рваный солдатский полушубок, грязные валенки, и песня: «Однажды морем я плыла на пароходе том. Погода чудная была, и вдруг начался шторм... Нелепая женщина, неуместная в вагоне-теплушке песня, неудавшаяся жизнь. При ее появлении зрители начинали смеяться, но смех становился все горше и горше, и провожали Раневскую со сцены, утирая слезы. «Я работала в БРТ в двадцатые годы у Швейцера, в тридцатые годы режиссером был Майоров. Играла много и, кажется, успешно. Театр в Баку любила, как и город. Публика была ко мне добра», — вспоминала Фаина Георгиевна.

В Баку Раневская во второй раз в своей жизни увидела Владимира Маяковского: «В Баку в 25-м году я увидела его в театре, где играла в то время. Он сидел один в одной актерской гримерной, в театре был вечер, его вечер, сидел он задумавшись, я вошла и увидела такую печаль у него в глазах, которая бывает у бездомных собак, у брошенных хозяевами собак, такие были его глаза. Я растерялась, сказала — мы познакомились у Шоров; он ответил, что был там один раз. Актриса под дверью пропищала "нигде кроме, как в Моссельпроме". Он сказал: "Это мои стихи". Актриса хихикала за дверью. Хихикали все. Его травили весь вечер, а он с папиросой, прилипшей к губе, говорил гениальные дерзости. Был он умнейшим из людей моего времени. Умней и талантливей в то время никого не было. Глаза его, тоски в глазах не забуду — пока живу».

В Бакинском рабочем театре Раневская познакомилась с актером Михаилом Жаровым, с котором позднее ей предстояло не раз встречаться на съемочных площадках. Именно с Жаровым сравнил Раневскую Иосиф Сталин, сказав в присутствии множества кинематографистов: «Ни за какими усиками и гримерскими нашлепками артисту Жарову не удастся спрятаться, он в любой роли и есть товарищ Жаров. А вот товарищ Раневская, ничего не наклеивая, выглядит на экране всегда разной».

Зимний театральный сезон 1926 года Раневская и Вульф работали в Гомеле, а в 1927 году перебрались в Смоленск, где при их участии была поставлена пьеса молодого драматурга Константина Тренева «Любовь Яровая». Павла Вульф играла в ней главную героиню — Любовь Яровую, за которую получила звание заслуженной артистки РСФСР, а Фаина Раневская исполнила роль спекулянтки Дуньки. Стоит отметить, что с Треневым Вульф и Раневская дружили еще со времен «крымского периода». Автор сам выбрал актрис на эти роли, даже приезжал в Смоленск на репетиции. В книге «В старом и новом театре» Павла Вульф вспоминает, что «играя Дуньку, Раневская прибавляла словечки «от себя», так как превосходно владела южным говором». И когда они встретились с Треневым, вернувшись из Смоленска, она показала ему куски роли. «Константин Андреевич, — пишет Вульф, — начал хохотать: «Нет, это чудесно — молодец! Я непременно внесу в пьесу, непременно». В Мосвке они часто виделись, Фаина Георгиевна и Павла Леонтьевна не раз бывали в семье драматурга, играли с его прелестными детьми — девочкой и мальчиком и восхищались гостеприимством его жены... Уже на склоне лет Фаина Георгиевна признавалась, что ни к кому из драматургов-современников она не относилась столь нежно и благодарно, как к Константину Андреевичу Треневу.

В Смоленске Раневская играла и в пьесе Алексея Толстого «Чудеса в решете». Это довольно смешная комедия, в наши дни давно забытая. Главная героиня пьесы выигрывает на подаренный матерью лотерейный билет огромные деньги. Некий нэпман, желающий заполучить вожделенный билет, приглашает героиню в ресторан, в который она берет с собой подругу Марго. Эту Марго, весьма легкомысленную девицу, и сыграла Фаина. Попав в ресторан, Марго ведет себя «соответствующе» — поддерживает «светский» разговор, старательно изображая аристократку. Раневская очень любила эту роль. «У моих родственников на Охте — свои куры. Я была у них недавно, и они жалуются, что у кур — чахотка», — кокетничая, сообщала она. Журналист Глеб Скороходов в своей книге «Разговоры с Раневской» привел ее воспоминания об этой роли: «...Боже, как я любила эту роль... Я танцевала (я тогда худенькая была, стройная), пела, играла на гитаре — у меня был романс собственного сочинения: "Разорватое сердце". И все легко, беззаботно. Мне кажется, я хорошо играла. Павла Леонтьевна, очень помогавшая мне, хвалила меня, и, вероятно, не зря. Во всяком случае, когда я была проездом в Москве и побежала смотреть этот спектакль у Корша, то не узнала своей роли — ничего не было, ни Марго, ни ее характера, ни ее трагедии — несколько смешных реплик, и все».

Еще два театральных сезона — в Архангельске и Сталинграде. Раневская уже начала понемногу сочинять себе роли. Позднее Фаина Георгиевна так рассказывала об этом: «Первый толчок к тому, чтобы написать себе роль, дал мне Б. Ив. Пясецкий — очень хороший актер, милый, добрейший человек. Он попросил меня сыграть в пьесе, которую он ставил, когда я работала в руководимом им театре в Сталинграде, — и тут же уведомил меня, что роли никакой нет — название пьесы я позабыла, — их было множество, похожих одна на другую. "Но ведь роли-то нет для меня, что же я буду играть?" — "А это не важно, мне надо, чтоб вы играли. Сыграйте, пожалуйста"».

Фаина Раневская без труда придумала себе место, где без ущерба для сюжета можно было вклиниться. В этой пьесе бывшая барыня, искренне ненавидящая советскую власть и обладающая скверным характером, вынуждена печь пирожки на продажу. Вот к ней и приходила гостья, которая в надежде на бесплатную кормежку рассказывала всякие выдуманные истории, выдаваемые за самые настоящие новости. Причем сведения были такого типа: «По городу летает аэроплан, в котором сидят большевики и кидают сверху записки. А в записках тех сказано: "Помогите, не знаем, что надо делать"». Барыня радовалась, зрители смеялись, а придуманная героиня Раневской получала в награду пирожок. На этом дело не заканчивалось. Как только барыня выходила из комнаты, гостья хватала будильник, спрятав его под своим потрепанным пальто. Когда гостья уже уходила, неожиданно звонил будильник, она пыталась заглушить звон будильника громким рассказом, в котором сообщала еще более интересные выдуманные новости, кричала все громче и громче, но будильник ее заглушал. Она вынимала продолжавший звонить будильник из-за пазухи и возвращала на то место, откуда его взяла, после чего долго плакала, стоя спиной к публике. Раздавались аплодисменты, Раневская молча медленно уходила. Ей, как создателю образа, было очень дорого то, что во время звона будильника, ее растерянности и ее отчаяния зрители не смеялись. Пясецкий хвалил Фаину Георгиевну за этот интересный замысел и его блестящее исполнение. В дальнейшем Раневская часто бывала как соавтором, так и режиссером многих своих ролей в современных пьесах. Так было с «Законом чести», где актриса с согласия автора пьесы Александра Штейна дописала свою роль; так было со «Штормом» Билль-Белоцерковского и со множеством ролей в кино.

В 1930—1931 году еще два сезона в Баку вместе с Вульф. Павла Леонтьевна была приглашена на педагогическую работу в Театр рабочей молодежи — ТРАМ. Художественным руководителем и главным режиссером в нем в то время был талантливейший человек — Игорь Савченко. Раневская вспоминала о нем: «Игоря Андреевича Савченко я крепко и нежно любила... Спектакли в ТРАМе восхищали ослепительной его талантливостью и неистощимой выдумкой. Спектакли его были необычны, вне влияний прославленных новаторов. Молодой Савченко был самобытен и неповторим. В Баку мы видались с ним часто. Все, что он говорил о нашем деле, театре, было всегда ново, значительно и очень умно. Была в нем и та человеческая прелесть, которая влюбляет в себя с первого взгляда». Через несколько лет в Москве режиссер Савченко попросил Раневскую сниматься в фильме «Дума про казака Голоту», при этом добавив, что в сценарии роли для нее нет, но он попытается попа обратить в попадью. Раневская на это согласилась.

Чем больше кочевала по стране Фаина Раневская, тем больше манила ее к себе Москва. И не просто Москва, как в годы юности, а Государственный московский камерный театр, основателем и руководителем которого был Александр Яковлевич Таиров (Корнблит). Итак, «путешествие» по провинциальным театрам, длившееся десятилетие, завершилось для Раневской, и в этот раз навсегда (исключение составят лишь годы войны).