Раневская и Крым

«Красный Крым» — самое страшное воспоминание Фаины. Именно потому она не оставила нам книгу своей жизни, безжалостно в одночасье порвав ей на мелкие кусочки. Но много судьбоносных моментов связывают актрису с Крымом.

Детство (1910 год)

Фаина Раневская (тогда еще Фельдман) впервые побывала в Крыму еще ребенком. Известно, что семья зажиточного таганрогского предпринимателя Гирши Хаимовича Фельдмана часто отдыхала в Крыму. Например, лето 1910 года Фельдманы провели в Евпатории. Именно в этом приморском городке юная Фаина подружилась с молодой актрисой Художественного театра Алисой Коонен, гостившей в семье своих родственников. Об этом периоде сохранились воспоминания подруги Фаины Раневской актрисы Нины Сухоцкой, которая была свидетельницей тех событий: «1910 год. Крым. Евпатория. Жаркие летние дни. В большом тенистом саду белый, увитый виноградом одноэтажный домик. Здесь живет с семьей доктор Андреев — главный врач недавно открывшегося туберкулезного санатория. Каждое утро из дома выходят две девочки — дочери Андреева — и с ними сестра его жены — молодая актриса Художественного театра Алиса Коонен, приехавшая в отпуск. Все трое знают, что у калитки в сад, как всегда, их ждет обожающая Алису Коонен Фаина — девочка-подросток с длинной рыжеватой косой, длинными руками и ногами и огромными лучистыми глазами, неловкая от смущения и невозможности с ним справиться... Девочка эта — Фаина Раневская. Актриса, которую она обожает и ради встреч с которой приехала в Евпаторию, — Алиса Коонен. Обняв Фаину, Алиса направляется к морю, за ними — в больших соломенных панамках, как два грибка, — идут девочки. Это я и моя старшая сестра Валя, тоже "обожающая" свою молодую тетю Алю и ревнующая ее к Фаине. Мне в то время было четыре года, Фаине — пятнадцать лет. Не могла я тогда догадываться, что это знакомство перейдет в большую, пожизненную дружбу. После тех евпаторийских встреч я в течение ряда лет лишь изредка встречала ее у моей тетки Алисы Коонен, но эти дни живо сохранились в памяти».

Известно, что в 1910 году в Евпатории открылся городской театр, который в то время стал одним из лучших на юге России. В нем выступали труппы артистов самых известных театров, и в том числе — МХАТ. Многие из них бывали в Евпатории, а в 1912—1920 годах на западной окраине Евпатории существовала «колония» артистов МХАТ, от которой произошло название санатория «Чайка», впоследствии возникшего на этом месте. Так что тоже неслучайно, что именно в Евпатории в 1910 году девочка Фаина подружилась с актрисой: встречу эту с полным основанием можно назвать одной из судьбоносных в ее жизни.

Хотя в рассказе Нины Сухоцкой (урожденной Андреевой), впоследствии тоже ставшей актрисой, есть и некоторые нестыковки. Туберкулезного санатория в Евпатории никогда не было. Из сохранившихся в крымском Госархиве сведений известно, что до революции Всероссийской Лиге для борьбы с туберкулезом был выделен земельный участок, и такой санаторий строился. Но началась война, стройка практически остановилась, а потом городские власти решили, что Евпатории такой санаторий в принципе не нужен. Участок забрали, а своих больных этой болезнью определили лечить в «заразной больнице» на окраине города. Приезжих таких больных решили не принимать, чтобы город не стал в этом отношении подобен Ялте.

Возможно, в воспоминаниях Нины Сухоцкой, которой тогда было всего четыре года, имеются неточности. Доктор Станислав Андреев мог какое-то время жить в Евпатории в связи с постройкой санатория (от этого потом отказались), но дом, скорее всего он снимал. В истории города ничем заметным он не отметился, и «дом доктора Андреева» краеведам неизвестен.

Героиня-«кокет» в театрах Керчи и Феодосии (осень 1916 года)

Фаина Раневская с детских лет мечтала стать актрисой. В 1915 году она уехала в Москву, чтобы поступить в актерскую школу. После многих неудач ей удалось попасть на сцену небольшого Летнего театра в Малаховке, дачном поселке недалеко от Москвы. После одного летнего сезона Фаине удалось подписать договор на 35 рублей в месяц «со своим гардеробом» на роли «героини-кокет» с пением и танцами в антрепризу Ладовского в Керчь.

Здесь она успела отыграть всего один сезон, так как сборов практически не было: театр в то время был всегда пуст. На закрытии театра шла пьеса «Под солнцем юга». Фаина в этой постановке играла гимназиста. Спектакль приехал посмотреть с целью отбора понравившихся актеров в свою труппу антрепренер из Феодосии Новожилов, в результате чего, «распродав весь свой гардероб», она перебралась из Керчи в Феодосию. Но и здесь ее ждала неудача. В конце театрального сезона Новожилов сбежал из Феодосии, не заплатив актерам ни копейки. В связи со сложившимися обстоятельствами Фаина Георгиевна вынуждена была покинуть солнечный, но на сей раз негостеприимный полуостров и перебраться в Кисловодск, а затем в Ростов-на-Дону. Так закончилась первая, но не последняя актерская страничка в Крыму для актрисы.

Гражданская война в Крыму (1918—1923)

Октябрьская революция и великие перемены застали Раневскую в Ростове-на-Дону. В конце 1917 года вся семья Фельдманов покинула революционную Россию на собственном теплоходе. Фаина осталась. В конце 1917-го — начале 1918 года и Таганрог, и Ростов-на-Дону оказались в центре борьбы за власть между большевиками, красным и белым казачеством, меньшевиками и эсерами, белым офицерством. Сюда также прибыл большой отряд матросов Черноморского флота. События этого времени получили отражение в романе М. Шолохова «Тихий Дон». Понятно, что «буржуям» эти события ничего хорошего не предвещали, и, после эмиграции родителей, Фаине не стоило оставаться в их доме в Таганроге, который все равно бы отобрали. Если же она не уехала в эмиграцию, то только из-за мечты о театре.

На тот момент она успела познакомиться и подружиться с женщиной, которая стала для нее одной из ближайших немногочисленных подруг, а если точнее, самым близким человеком, — актрисой Павлой Вульф, которая находилась там на гастролях. Время началось страшное. По воспоминаниям Павлы Вульф: «Жутко было тогда в Ростове. Красные, белые, артобстрелы, немцы. Город переходил из рук в руки. Театр закрылся». Немцы вместе с казаками атамана Краснова вошли в Ростов 7 мая 1918 года. Гражданскую власть взял Круг Спасения Дона, который и «упразднил театры за ненадобностью». Эти воспоминания позволяют установить, что дата приезда Вульф и Раневской в Евпаторию — не раньше середины мая 1918 года. Кроме того, мы теперь узнаем, что в это время и Ростов, и Евпатория были оккупированы немцами.

Скорее всего, это и объясняет причину переезда Павлы Вульф и Фаины в Евпаторию. Почему именно в Евпаторию, становится ясно из документов, сохранившиеся в Госархиве Крыма. Еще 29 ноября 1917 года антрепренер артист Владимир Александрович Ермолов-Бороздин (в жизни Свириденко) и Евпаторийская Городская Управа заключили договор «для создания в Евпатории серьезного театрального дела под управлением Товарищества Артистов». Для этого «город сдает В.А. Ермолову-Бороздину городской театр с имеющимися при нем декорациями и театральным имуществом, с наличным составом служащих, кассиршей, с отоплением и освещением; эксплоатация буфета и вешалок остается за городом», с 15 декабря 1917 года по 15 декабря 1919 года.

За год труппа с лучшими своими исполнителями должна была поставить не менее 100 спектаклей, причем уже в первый зимний сезон до апреля 1918 года — не менее 25. Для такого небольшого города как Евпатория требовался разнообразный репертуар, и из документов следует, что независимо от меняющейся власти условия аренды в течение двух лет выполнялись, а спектакли игрались.

А власти в Евпатории и Крыму менялись так: Советская Социалистическая Республика Тавриды (январь-апрель 1918 года); период немецкой оккупации (май-ноябрь 1918 года); военная интервенция Антанты в Крыму (ноябрь 1918 — апрель 1919 года); Крымская Советская Социалистическая Республика (апрель-июнь 1919 года); период Деникина (апрель-ноябрь 1920 года); Врангель и его разгром в битве за Перекоп (апрель-ноябрь 1920 года).

В отличие от Ростова в Евпатории театр работал и при советской власти, и при немцах, и при белых. Это следует из архивных документов, где имеется перечень всех спектаклей Товарищества «Театр актера» за период с 1 января по 1 октября 1918 года с указанием суммы сбора и отчислений в пользу города. За это время было сыграно 85 спектаклей «при участии основной труппы и главных персонажей таковой», а также 6 спектаклей гастролеров с участием «Театра актера». Так что условия договора с городом труппа выполняла с лихвой.

Приехавшая в мае 1918-м Павла Вульф, чья карьера актрисы началась в 1901 году, могла сразу подключиться к участию в спектаклях, обладая большим опытом и богатым репертуаром. Начинающая актриса Раневская не могла на это рассчитывать, и в этом месяце побывала в Симферополе и Феодосии, но лучших условий, как видно, не нашла.

Весной 1918 года Фаина познакомилась с Максимилианом Александровичем Волошиным, поэтом, художником, литературным и художественным критиком (Дом-музей М.А. Волошина находится в Коктебеле). В дневниках Волошина есть запись: «1918 год. Большевики в Феодосии. Безумная весна. Немецкое завоевание. Дуся. Фаина...» Фаина — это Раневская, с которой Волошин познакомился в то время. Она принимала участие в его выступлениях-концертах.

Волошин предложил Фаине Раневской читать свои переводы стихов Верхарна, бельгийского поэта-символиста: «Микеланджело» и др... Об этом пишет Гейзер М.М. в своей книге о Раневской: «Наверное, прежде всего потому, что сам отлично владея французским языком, обратил внимание на дикцию Раневской, когда она говорила и читала по-французски, и, вероятно, подумал, что перевод из Верхарна может донести до читателя лишь человек двуязычный. Так, как эту роль могла сыграть Раневская, не далось бы никому».

Благодаря авторитету Вульф начинающая актриса Раневская смогла в Евпатории выходить во второстепенных ролях. Кроме того, они с «Театром актера» готовили спектакль «Роман», где Фаине предназначалась главная роль итальянской певицы Маргариты Каваллини. Согласно театральным архивным документам, премьера состоялась в начале сентября 1918 года, вызвала интерес зрителей и неплохие сборы «по повышенным ценам».

В своих воспоминаниях Павла Вульф отмечает: «Фаина Георгиевна Раневская вступила в труппу Евпаторийского театра после дебюта в роли Маргариты Каваллини в пьесе «Роман». Я готовила ее к дебюту, занималась с ней этой ролью. <...> Но роль Маргариты Каваллини, роль «героини», не смогла полностью раскрыть возможности начинавшей актрисы. Зато в этот же первый сезон в Крыму Фаина Георгиевна сыграла роль Шарлотты в "Вишневом саде" А.П. Чехова, и сыграла так, что это определило ее путь как характерной актрисы и вызвало восхищение ее товарищей по труппе и зрителей. Как сейчас вижу Шарлотту-Раневскую. Длинная, нескладная фигура, смешная до невозможности и в то же время трагически одинокая. Какое разнообразие красок было у Раневской — одновременно огромное чувство правды, достоверности, чувство стиля, эпохи, автора».

Судя по всему, «Роман» сыграли один раз, и больше Раневская в ролях «героинь» мелодрам не выступала. Кроме «Вишневого сада» она играла в «Ревизоре» (Пошлепкину) и других пьесах классического репертуара.

Успешная работа труппы «Театра актера» в Евпатории, выезды со спектаклями в другие города Крыма, привлекли внимание в столице Крыма. По окончании евпаторийского сезона 1918/1919 года, на следующий им предложили работу в Симферопольском городском театре, прежде называвшимся Дворянским. В то время его возглавлял талантливый актер и организатор В.А. Ермолов-Бороздин. Новый сезон начинался осенью 1919 года, но труппа была связана до конца года договором с Евпаторией. Антрепренер В.А. Ермолов-Бороздин и режиссер Павел Рудин нашли выход. В августе-сентябре труппу заменили гастроли актеров Московского Художественного театра, а затем до конца года выступала украинская труппа — «Товарищество артистов под управлением Льва Сабинина». Так что претензий со стороны властей Евпатории не было. Вместе со всей труппой в Симферополь переехали Павла Вульф с Фаиной Раневской. Именно в это время Фаина взяла себе псевдоним. Отныне на афишах и в документах у Фаины другая фамилия — Раневская. Неизвестно, что стало основной причиной смены фамилии: желание приобрести более благозвучную и театрально звучащую фамилию, любовь к Чехову или желание скрыть родство с богачом Фельдманом, которого на юге России многие знали.

Как сообщала 21 сентября 1919 года газета «Южные ведомости»: «Усиленную подготовительную работу к открытию сезона в Дворянском театре ведут руководители "Театра актера". Художником Живовым пишутся новые декорации под наблюдением главного режиссера Рудина, работавшего прежде в театре Комиссаржевской, а общее руководство осуществляет Ермолов-Бороздин». 28 сентября 1919 года состоялось открытие театра спектаклем «Ревизор», премьера которого, как и спектакля «Роман», прошла в Евпатории в сентябре 1918 г.

В 1920 году Фаина Георгиевна играла на сцене Первого советского театра (ныне Крымский академический русский драматический театр имени М. Горького). В то время она была начинающей, безызвестной актрисой, о чем свидетельствует отсутствие в афишах крымской периодической печати того времени хоть каких-то упоминаний о ней как о действующей актрисе, состоящей в штате труппы театра. Однако в газете «Ялтинский вечер» за 15 сентября 1920 года в афише об открытии зимнего сезона говорится о первых гастролях труппы актрисы Павлы Вульф, вместе с которой выступала и Раневская.

Через много лет Раневская вспоминала свою работу в этом театре: «Симферопольскому театру актера еще повезло, его возглавлял один из донкихотов того времени, Павел Анатольевич Рудин. Он активно ставил классику и поддерживал старания "Комиссаржевской провинции" хоть как-то держать уровень игры. Ко мне Рудин относился хорошо, конечно, благодаря рекомендациям Павлы Леонтьевны, соглашался давать замечательные роли, видно понимая, что работать над ними я буду с Павлой Леонтьевной, а уж та добьется, чтобы я не читала текст по губам суфлера, а вникала в роль. Так и произошло».

На симферопольской сцене Раневская играла Машу в «Чайке» А. Чехова, Манефу в «На всякого мудреца довольно простоты» А. Островского, сваху в «Женитьбе» Н. Гоголя, Настю в «На дне» М. Горького, Машу в «Живом трупе» Л. Толстого. В декабре 1920 года театр был объявлен государственным и стал называться Первым Советским (В настоящее время — Крымский академический русский драматический театр имени А.М. Горького). В театре был сильный творческий состав, интересный репертуар: шли пьесы А. Островского, Ф. Шиллера, П. Бомарше. Но условия работы были чрезвычайно тяжелые, в течение зимы 1920—21 гг. театр не отапливался. Актеры болели, голодали.

Первые сценические шаги Раневской не всегда были удачными. Так, после одной из самых крупных неудач на крымских подмостках она поклялась себе, что больше не выйдет на сцену. Она рассказала, как чуть было не провалила свой первый театральный сезон в Крыму, когда по ходу действия пьесы ей нужно было сказать, что ее ноги легче пуха, а она зацепила декорацию, которая свалилась на голову партера и рассмешила публику. После этого она сказала себе, что больше никогда не выйдет на сцену. Но жизнь продолжалась, и неистребимое желание снова попасть на сцену снова возобладало, преодолевая страх сделать что-то не так.

Впоследствии она в своих воспоминаниях опишет еще один курьезный случай, который произошел с ней в Крыму. Вместе со своими партнерами она выступала на детском утреннике и немало повеселила детей, когда зацепилась своим париком за гвоздь, парик слетел и поплыл по воду. Фаина начала страшно смеяться, она смеялась даже за кулисами, куда ее разгневанные партнеры уволокли. За это проступок она была наказана: на доске объявлений появился приказ за подписью председателя местного комитета. И Фаина прочла в нем, что получает выговор и предупреждение. И снова ей после этого не хотелось выходить на сцену.

А вокруг бушевала Гражданская война, которая продолжалась в Крыму в течение четырех лет: «18, 19, 20, 21 год — Крым — голод, тиф, холера, власти меняются, террор: играли в Симферополе, Евпатории, Севастополе, зимой театр не отапливается, по дороге в театр на улице опухшие, умирающие, умершие, посреди улицы лошадь убитая, зловоние». Или вот еще читаем строки: «Шла в театр, стараясь не наступить на умерших от голода. Жили в монастырской келье, сам монастырь опустел, вымер — от тифа, от голода, от холеры. Сейчас нет в живых никого, с кем тогда в Крыму мучились голодом, холодом, при коптилке». Все эти страшные годы голода и нужды в Крыму Раневская жила в семье Павлы Вульф, которая, будучи на тот момент уже состоявшейся актрисой, делила с начинающей коллегой, подругой и просто близким человеком свой кров, свой стол, несмотря на то, что у самой Павлы Леонтьевны на руках была малолетняя дочь Ирина.

Крым, помимо жесточайших условий жизни, подарил Раневской встречи и знакомства с необыкновенными людьми, известными уже на тот момент, людьми талантливыми, но, главное, участливыми, высоконравственными, интеллигентными. На страницах своего дневника актриса с теплотой и нежностью вспоминает Максимилиана Волошина, который не дал ей и Павле Вульф умереть в Крыму с голоду в период военного коммунизма: «Вспомнилась встреча с Максимилианом Волошиным, о котором я читала в газете, где говорилось, что прошло сто лет со дня его рождения. Было это в Крыму, в голодные трудные годы времен Гражданской войны и "военного коммунизма". В те годы я уже была актрисой, жила в семье приютившей меня учительницы моей и друга, прекрасной актрисы и человека Павлы Леонтьевны Вульф.

Я не уверена в том, что все мы выжили бы (а было нас четверо), если бы о нас не заботился Макс Волошин. С утра он появлялся с рюкзаком за спиной. В рюкзаке находились завернутые в газету маленькие рыбешки, называемые камсой. Был там и хлеб, если это месиво можно было назвать хлебом. Была и бутылочка с касторовым маслом, с трудом раздобытая им в аптеке. Рыбешек жарили в касторке. Это издавало такой страшный запах, что я, теряя сознание от голода, все же бежала от этих касторовых рыбок в соседний двор.

Помню, как он огорчался этим. И искал новые возможности меня покормить. Иду в театр, держусь за стены домов, ноги ватные, мучает голод. В театре митинг... Потом опять были красные и опять белые. Покамест не был взят Перекоп. Бывший дворянский театр, в котором мы работали, был переименован в "Первый советский театр в Крыму".

«О Волошине. Среди худущих, изголодавшихся его толстое тело потрясало граждан, а было у него, видимо, что-то вроде слоновой болезни. Я не встречала человека его знаний, его ума, какой-то нездешней доброты. Улыбка у него была какая-то виноватая, всегда хотелось ему кому-то помочь. В этом полном теле было нежнейшее сердце, добрейшая душа.

Однажды, когда Волошин был у нас, началась стрельба. Оружейная и пулеметная. Мы с Павлой Леонтьевной упросили его не уходить, остаться у нас. Уступили ему комнату. Утром он принес нам эти стихи — "Красная пасха".

Красная пасха

Зимою вдоль дорог валялись трупы
Людей и лошадей. И стаи псов
Въедались им в живот и рвали мясо.
Восточный ветер выл в разбитых окнах.
А по ночам стучали пулеметы,
Свистя, как бич, по мясу обнаженных
Закоченелых тел. Весна пришла
Зловещая, голодная, больная.
Из сжатых чресл рождались недоноски
Безрукие, безглазые... Не грязь,
А сукровица поползла по скатам.
Под талым снегом обнажались кости.
Подснежники мерцали точно свечи.
Фиалки пахли гнилью. Ландыш — тленьем.
Стволы дерев, обглоданных конями
Голодными, торчали непристойно,
Как ноги трупов. Листья и трава
Казались красными. А зелень злаков
Была опалена огнем и гноем.
Лицо природы искажалось гневом
И ужасом.
А души вырванных
Насильственно из жизни вились в ветре,
Носились по дорогам в пыльных вихрях,
Безумили живых могильным хмелем
Неизжитых страстей, неутоленной жизни,
Плодили мщенье, панику, заразу...
Зима в тот год была Страстной неделей,
И красный май сплелся с кровавой Пасхой,
Но в ту весну Христос не воскресал.

Это было в Симферополе 21 апреля 1921 года. На заплаканном лице его была написана нечеловеческая мука. Волошин был большим поэтом, чистым, добрым человеком». Раневская вспоминала: «Эти стихи мне читал Максимилиан Александрович Волошин с глазами, красными от слез и бессонной ночи, в Симферополе 21 года на Пасху у меня дома. Мы с ним и с Вульф и ее семьей падали от голода, Максимилиан Александрович носил нам хлеб. Забыть такое нельзя, сказать об этом в книге моей жизни тоже нельзя. Вот почему я не хочу писать книгу "о времени и о себе". Ясно вам? А Волошин сделал из этого точные и гениальные вирши».

В Крыму у Фаины появлялись и новые знакомства: «Мне повезло, я знала дорогого моему сердцу добрейшего Константина Андреевича Тренева. Горжусь тем, что он относился ко мне дружески. В те далекие двадцатые годы он принес первую свою пьесу артистке Павле Леонтьевне Вульф, игравшей в местном театре в Симферополе. Артистке талантливейшей. Константин Андреевич смущался и всячески убеждал актрису в том, что пьеса его слабая и недостойная ее таланта. Такое необычное поведение автора меня пленило и очень позабавило. Он еще долго продолжал неодобрительно отзываться о своей пьесе, назвав ее "Грешница". Дальнейшей судьбы пьесы — не помню».

В те годы Раневская познакомилась с молодым поэтом Ильей Сельвинским. Влюбчивый «донжуанистый» по натуре, он уделял внимание всем актрисам театра, не исключая и Вульф с Раневской. Прошли годы, и в 1947 году Сельвинский подарил Фаине Георгиевне свою книгу «Крым. Кавказ. Кубань» сделав на ней надпись: «Большому художнику. Фаине Георгиевне Раневской — в память нашей евпаторийской юности».

Летом 1920 года Раневская совершила паломничество в Ясную Поляну — в усадьбу и к могиле Льва Николаевича Толстого. Прошло уже десять лет со дня его кончины, Софьи Андреевны уже не было, но в Ясной Поляне сохранился стиль их семьи. По яснополянскому дому Раневскую водил уцелевший дворецкий Толстого, величественно показал ночное ведро — Толстой сам спускался с ним по лестнице, не разрешал прислуге, а в ванной был показан зеленый вегетарианский обмылок, которым пользовался сам граф, пальмовое мыло, привозимое ему из Италии Чертковым. Раневская попросила робко: «Можно мне немножко помылиться?». На обратном пути из Ясной Поляны, в дорожной гостинице, Раневской приснился сон: Толстой входит в комнату, садится рядом. «Проснулась и почувствовала жар. У меня началась лихорадка имени Толстого».

В Крыму времен Гражданской войны порой случались неожиданные встречи. Об одной такой встрече Раневская рассказывала: «Благодарю судьбу... за дивного старика-композитора Спендиарова. Старик этот был такой восхитительный, трогательный. И вот он приехал в Крым. Ему дали мой адрес. Он постучал в дверь. Я не знала его в лицо, он сказал: "Я Спендиаров, приехал устраивать концерт, семья голодает". — "Чем я могу вам помочь?" Я побежала к комиссару. "Знаменитый композитор, он голодает!". А уже подходили белые. И по городу были развешаны листовки: "Бей жидов, спасай Россию!" Был концерт. Сидели три человека. Бесстрашные. Моя театральная учительница Вульф. Ее приятельница. И я. Он пришел после концерта и ночевал у нас. Сияющий. Счастливый. И сказал: "Я так счастлив! Какая была первая скрипка, как он играл хорошо!". По молодости и глупости я сказала: "Но ведь сборов нет". Он: "У меня еще есть золотые часы с цепочкой. Помогите продать, чтобы заплатить музыкантам". Опять побежала к комиссару. Он был озабочен. Я уже видела, что он укладывается. "Сбора не было, товарищ комиссар. Старичок уезжает ни с чем — дать бы пуд муки, пуд крупы..." Я написала обо всем этом дочери Спендиарова, когда она собирала материал для книги об отце в серию "Жизнь замечательных людей". Она ответила: "Все, что вы достали папе, у него в поезде украли"».

Годы братоубийственной Гражданской войны принесли в Россию и в частности в Крым смерть и разруху. Но вместе с тем в этот период на полуострове наблюдался большой духовный, культурный и интеллектуальный подъем. Одной из причин тому было сосредоточение в Таврической губернии всей мощи российской научной и творческой интеллигенции. Справедливости ради надо отметить и тот факт, что именно в 1918 года на полуострове был открыт первый в Крыму университет. И в этом же году силами труппы Драматического театра (бывшего Дворянского) одно из представлений, а именно спектакль «Власть тьмы» по пьесе Л. Толстого, было дано «в пользу Симферопольского Народного университета». Владимир Вернадский, Максимилиан Волошин, Анна Ахматова, Константин Тренев, Николай Самокиш — вот имена, вошедший в золотую копилку нашей истории, судьбы которых тесно связаны с Крымом в период революций и Гражданской войны.

Надо сказать, что Раневская вспоминала Крым двадцатых годов как один из самых особенных периодов своей жизни, «страшное и неповторимое красивое время». Она подчеркивала положительные эмоции военной публики, радушный прием после каждого спектакля. Сохранился в ее памяти и случай, когда после очередного легкого водевиля к артистам за кулисы пришел «грозный усатый комиссар» и попросил сыграть «что-нибудь из классики». Через несколько дней симферопольская труппа поставила «Чайку». «Нетрудно представить, — вспоминала актриса, — что это был за спектакль по качеству исполнения, но я такого тихого зала до того не знала, а после окончания зал кричал «ура». В те минуты мне казалось, что я прикоснулась к истории самим сердцем».

После спектакля за кулисами артистов снова благодарил комиссар: «Товарищи артисты, наш комдив в знак благодарности вам и с призывом продолжать ваше святое дело приказал выдать красноармейский паек». Впоследствии великая актриса этот незабываемый случай назовет «окончательным посвящением в советский театр», а работу на сцене — святым делом на всю свою творческую жизнь».

Крымский период жизни закончился для Раневской и Вульф в 1923 году. Они отправились в Казань на зимний период 1923—1924 годов. Голод к тому времени кончился, начался НЭП, но по-прежнему актрисы, как странствующие пилигримы, отправлялись в дорогу в поисках лучшей доли.