Ее страхи

В годы Гражданской войны Фаина Раневская жила в Крыму. В эти страшные годы они видела многое: голод, зверство и жестокость красного и белого террора, тиф, с трупами людей и лошадей, неделями лежащих на улицах Симферополя, словом все того, что так гениально описали Михаил Булгаков в романах «Белая гвардия» и «Бег» и Максимилиан Волошин в стихотворении «Красная пасха» (написанного в апреле 1921 в Симферополе). После увиденного и пережитого Фаина заболела. Первый приступ нервного заболевания случился с ней летом 1923 года года. Она боялась выходить на улицу, переходить дорогу (этот страх сохранился у нее надолго). Ей даже пришлось лечиться. Болезнь вынудила ее оставить на время сцену: Фаина Георгиевна не решалась ступить на подмостки, особенно подходить к их краю: ей казалось, что там, где сидят зрители, — обрыв, пропасть, бездна.

Страх высоты и открытого пространства порой очень мешал ей в работе. Фаина Георгиевна много раз вспоминала о своем участии в «Патетической сонате» в театре Таирова. Она рассказывала, например, что когда на репетициях в зал входила Алиса Коонен, игравшая в этом спектакле, она в прямом смысле теряла дар речи. Все ее товарищи-актеры были очень доброжелательны в друг к другу и так же относились к ней, но тем не менее на репетициях, видя их в зале, она робела, чувствуя себя громоздкой и неуклюжей.

Самые большие трудности, самые великие проблемы начались тогда, когда на сцене появились высоченные конструкции, и бедной Фаине, страдавшей боязнью высоты и открытых пространств, пришлось репетировать на огромной высоте, почти у самых колосников! Стоило ей кое-как взобраться туда, как от страха она теряла дар речи... Актриса пребывала в растерянности, угнетена необходимостью весь спектакль «быть на высоте» не в переносном смысле этого слова, а в самом что ни на есть прямом!

Фаина Георгиевна репетировала плохо, да вдобавок заикалась от волнения. Крах близился. Она была уверена, что ее партнеры по сцене недоумевают: к чему было Таирову приглашать из провинции такую неумелую, беспомощную, бесталанную актрису? Скорее всего, так оно и было. Карьера актрисы висела на волоске...

В тот раз положение спас чуткий и мудрый Александр Яковлевич Таиров, внимательно следивший за всем, что происходит на сцене. Он увидел растерянность Раневской, почувствовал ее отчаяние и решил прибегнуть к особому педагогическому приему, надо сказать — очень верному. Прием этот заключался в том, что, стоя у рампы, он постоянно подбадривал Раневскую, то и дело крича ей: «Молодец! Молодец, Раневская! Так! Здорово! Хорошо! Правильно! Умница!»

Народный артист СССР Михаил Жаров рассказывал: «Для Раневской, так же как и для меня, это был первый спектакль в театре Таирова, естественно, она очень волновалась. Особенно усилились ее волнения, когда она увидела декорации (художником спектакля был В.Ф. Рындин, впоследствии друживший с Раневской) и узнала, что мансарда ее Зинки находится на третьем этаже.

— Александр Яковлевич, — всплеснула она руками, — что вы со мной делаете! Я боюсь высоты! И не скажу ни слова, даже если каким-то чудом вы и поднимете меня на эту башню!

— Я все знаю, дорогая вы моя... — ласково сказал Таиров, взял ее под руку и повел...

Что он шептал, мы не слыхали, но наверх она пошла с ним бодро. Мне же он сказал:

— Когда сбежите на мансарду в поисках юнкера, не очень «жмите» на Фаину. Она боится высоты и еле там стоит.

Началась репетиция, я вбегаю наверх — большой, одноглазый, в шинели, накинутой, как плащ, на одно плечо, вооруженный с ног до головы, — и наступаю на Зинку, которая, пряча мальчишку, должна наброситься на меня, как кошка.

Я тоже волнуюсь и потому делаю все немного излишне темпераментно. Когда вбегал по лестнице, декорация пошатывалась и поскрипывала. Но вот я наверху. Открываю дверь. Раневская, действительно как кошка, набрасывается на меня, хватает за руку и перепуганно говорит:

— Ми-ми-шенька! По-о-жалуйста, не уходите, пока я не отговорю весь текст! А-а потом мы вместе спустимся! А то мне одной с-страшно! Ла-адно?

Это было сказано так трогательно и... так смешно, что все весело захохотали. Она замолчала, посмотрела вниз на Таирова, как-то смешно покрутила головой и смущенно сказала:

— По-о-жалуйста, не смейтесь! Конечно, глупо просить... но не беспокойтесь, я сделаю все одна.

Таиров помахал ей рукой и сказал:

— И сделаете прекрасно, я в этом не сомневаюсь.

Играла эту роль Раневская великолепно...».