Философ с папиросою и книгой

Фаина Георгиевна Раневская так много курила, что врачи отказывались понимать, как и чем она дышит. Они спрашивали об этом у Раневской, на что она неизменно отвечала: «Я дышу Пушкиным...»

Она родилась в 1896 году. 65 лет спустя ей присвоили звание народной артистки СССР — по совокупности достижений в искусстве. Через 15 лет после высокого присвоения она категорически отказалась праздновать свое восьмидесятилетие. На том основании, что «старость — это просто свинство».

Она никогда не была замужем, полагая, что роль женщины в жизни в чем-то даже важнее, чем роль мужчины.

О нашем народе, который, как известно, состоит из представителей обоих полов, Раневская была настолько невообразимого мнения, что ни одно советское издание не отважилось бы опубликовать ее философскую запись в записной книжке:

«Народ у нас самый даровитый, добрый и совестливый. Но практически как-то складывается так, что постоянно, процентов на восемьдесят, нас окружают идиоты, мошенники и жуткие дамы без собачек. Беда!»

По отношению к себе ирония Фаины Георгиевны еще безжалостней:

Как я завидую безмозглым! Поняла, в чем мое несчастье: скорее поэт, доморощенный философ, «бытовая дура» — не лажу с бытом. Урод я!

С бытом у нее не складывались взаимоотношения с детства. И в этом — что-то почти фатальное, как порыв ветра, вырвавший в 1915 году деньги из ее рук. Об этой «шутке природы», случившейся с ней на заре театральной юности, она печально отозвалась: «Раневская — это потому, что я все роняю».

Она жила в умопомрачительной комнате с видом на глухую стену. В комнате даже днем горел электрический свет, и это позволяло Раневской сравнивать себя с ведром, опущенным на дно колодца. Она постоянно шутила на эту тему, приводя в пример «более светлую жизнь» какого-нибудь знаменитого актера, режиссера или писателя. И очень любила свою домработницу напоминавшую по виду и образу действий «городскую сумасшедшую». О катастрофическом единстве бытового кошмара и театрального искусства однажды сказала с присущей ей горечью:

«Дома хаос, нет работницы — в артистки пошли все домработницы. Поголовно все».

В придуманной ею реплике в кинофильме «Подкидыш» (1939) содержится энергетика, которая заставила смеяться всю советскую страну и заставляет смеяться страну, давно уже несоветскую. Из-за этой реплики Раневскую окружали на улице мальчишки. Они бежали за ней и кричали: «Муля, не нервируй меня!» Успех был потрясающий, но Фаиной Георгиевной ненавидимый:

«Боже мой! Как я ненавидела, как остро ненавидела роль, принесшую мне успех!»

Актрисой Раневская «почувствовала себя очень рано»:

«...Испытываю непреодолимое желание повторять все, что делает дворник. Верчу козью ножку и произношу слова, значение которых поняла только взрослой. Изображаю всех, кто попадается на глаза. "Подайте Христа ради", — произношу вслед за нищим; "Сахарная мороженая", — кричу вслед за мороженщиком; "Иду на Афон Богу молиться", — шамкаю беззубым ртом и хожу с палкой скрючившись, а мне 4 года».

Как мы уже рассказывали, родители были против того, чтобы дочь стала актрисой. Поэтому она тайком покинула отчий дом и устроилась на работу в массовку. Потом были провинциальные сцены, сотни мелких и крупных ролей. И данное себе обещание бросить к чертовой матери всю эту сценическую ерунду. В конце концов, она добилась того, что стала... театральной труппой. И один серьезный режиссер сказал, что она- «...и героиня, и травести, и грант-кокет, и благородный отец, и герой-любовник, и фат, и субретка, и драматическая старуха, и злодей. Все амплуа в ней одной».

Всю свою сценическую жизнь Раневская боялась одного — играть плохо. Но никогда не боялась ни великих режиссеров, с которыми работала на сцене многочисленных театров, ни великих партнеров, с которыми снималась в кино. Ради «правды образа» шла на многочисленные жертвы. Ростислав Плятт, сыгравший в фильме «Подкидыш» роль Мули, вспоминал: «Фаина Георгиевна была в то время молодой женщиной, с гибкой и худой фигурой. Но она представляла свою героиню массивной, тяжелой. Актриса нашла "слоновьи" ноги и трудную поступь, для чего перед каждой съемкой обматывала ноги бинтами».

Фильм «Мечта» посмотрел в Белом доме Президент США Франклин Рузвельт. После просмотра он сказал: «На мой взгляд, это один из самых великих фильмов земного шара. Раневская — блестящая трагическая актриса».

Свою судьбу эта блестящая трагическая актриса назвала «шлюхой». Так и написала в своей «ненаписанной книге»- «судьба-шлюха». А когда в 1983 году навсегда оставила сцену, то о своем решении сообщила директору Театра имени Моссовета:

«Страшно, когда тебе внутри восемнадцать, когда восхищаешься прекрасной музыкой, стихами, живописью, а тебе уже пора, ты ничего не успела, а только начинаешь жить!»

Вот этой беспримерной попыткой «бесконечного начала» и была вся жизнь Раневской. Юмор, талант, резкость высказываний, колоссальная работоспособность, многочисленные анекдоты и невероятная горечь ощущений при взгляде на окружающих и окружающее.

Ее боялись и стремились к дружбе с ней. Ее уважали, ненавидели и боготворили. А она боготворила Толстого, Чехова и Пушкина, Станиславского, деревья, не любила цветы и орден Ленина, выданный ей по случаю ее восьмидесятилетия. Медали и ордена она называла «похоронными принадлежностями» и о чем-то неведомом сумела в своих дневниках написать:

«А может быть, поехать в Прибалтику? А если я там умру? Что я буду делать?»

Ей было уже за восемьдесят, когда, по ее признанию, она «стала забывать свои воспоминания», но не перестала удивляться, что... «хватило ума глупо прожить жизнь». С чем уж никак нельзя согласиться.

Всю жизнь я проплавала в унитазе стилем баттерфляй.

Иногда бывает безумно обидно за Фаину Георгиевну. Подозреваю, что далеко не все задумываются над той глубиной, которая присуща практически всем ее цитатам. К примеру, как та, что стала названием этой главы. Чтобы понять смысл этих слов, необходимо прожить жизнь Раневской, думать так, как думала она. И, конечно, хорошо представлять себе этот стиль плавания. Это спортивный вид, один из самых быстрых, эффективных и, в придачу, зрелищных. Но одновременно он требует и колоссального расхода сил, бесконечных тренировок и необходимости постоянно быть в форме.

Теперь, даже если прежде вы не знали, что такое баттерфляй (а это вовсе и необязательно), вы уже чувствуете, каким смыслом наполняются слова Фаины Георгиевны. Но и это еще не все. Стиль баттерфляй — это такое плавание, когда человек ныряет, плывет под водой, выныривает, хватает воздух в легкие, и опять ныряет...

Теперь вы согласитесь, что эта фраза Раневской звучит во всей серьезности.

Что было для нее глотком воздуха? Безусловно, театр. Но сейчас поговорим о том, что было бы там, где нам приходилось бы сдерживать дыхание. Ведь наверняка те из вас, кто осведомлен о жизни в СССР с первых его лет, невольно уже задавали себе вопрос: «Как же она выжила?»

Действительно, если вспомнить о прямоте, открытости и безбоязненности Фаины Георгиевны, с учетом этой вот, уже упомянутой фразы, как же она не попала в лапы НКВД — Ежова, Берия? Как не коснулись ее заморозки после оттепели Хрущева? Как случилось, что ее не спрятали подальше в психиатрическую больницу при Брежневе?

И дело ведь в не в том, что она что-то там говорила против Советской власти, выражаясь языком тех лет «очерняла социалистическую действительность». Дело в том, что с таким характером — вздорным, резким, непримиримым — Раневская, конечно же, имела много врагов. И она прекрасно понимала это. Бездарности, которых хватало в театрах всегда во все времена, и особенно в пору Сталина, люто ненавидели ее.

Раневская вспоминала: «В театре меня любили талантливые, бездарные ненавидели, шавки кусали и рвали на части».

Обратите внимание на такое необычное перечисление окружения по способностям: талантливые, бездарные и шавки. Первые два — понятно, естественно. А вот шавки? Это кто? Так вот, шавки — это «засланцы». Люди НКВД-КГБ, специально приставленные к театру под видом то ли работников сцены, то ли обслуживающего персонала, а то и актеров.

И тут уже буквально один донос мог стать одновременно и приговором. Писали ли доносы на Раневскую, смачно вплетая ее фразы и фразочки? Несомненно писали.

Да и сама Фаина Георгиевна не раз при всех вела себя так, что могло быть истолковано бдительными органами как «антисоветская пропаганда».

Пятидесятые годы. В магазинах — очереди и пустые прилавки. Раневскую и еще одну семейную черту артистов приглашают в высокопоставленный дом какого-то крупного партийного работника. Фаина Георгиевна вспоминала:

«...А на столе изобилие, как при коммунизме. Закусываем мы в полное удовольствие, налегли на семгу и осетрину, и тут хозяйка останавливает нас:

— А не пришло ли время дорогим артистам показать свое мастерство? Фаина Георгиевна, может, Вы нам прочтете? Просим!

И захлопала в ладоши, не улыбаясь. Я сорвалась:

— А что, настала пора харч отрабатывать?»

Были и иные случаи не менее экспрессивного поведения Фаины Раневской вблизи политического кремлевского Олимпа.

На гастролях с Раневской всегда случалось непредвиденное. Так, в Ленинграде в 1950 году ей был предложен роскошный номер в «Европейской» с видом на Русский музей, сквер, площадь Искусств. Раневская охотно заняла его и несколько дней в хорошем расположении духа принимала своих ленинградских друзей, рассказывала анекдоты, обменивалась новостями, ругала власть и чиновников. Через неделю к ней пришел администратор и очень вежливо предложил переехать в такой же номер на другой этаж.

— Почему? — возмутилась Фаина Георгиевна. — Номеров много, а Раневская у Вас одна.

— Да, да, — лепетал администратор, — но мы очень Вас просим переехать, там Вам будет удобнее.

— Мне и здесь хорошо, — отказалась Фаина Георгиевна.

Пришел директор «Европейской» и, включив воду в ванной, объяснил, что ждет на днях высокое лицо, а этот номер в гостинице единственный, оборудованный прослушивающим устройством.

После этого Фаина Георгиевна моментально переехала и не спала на новом месте оставшиеся ночи, вспоминая свои высказывания в прежнем номере и размышляя о том, что с ней теперь будет.

Когда Ахматова хотела поделиться с Раневской чем-то особенным, не предназначенным для ушей сотрудников ГКБ, то они шли к каналу, где в начале Ордынки был небольшой сквер, назвав его «Сквером Лаврентия Павловича».

* * *

Всех артистов заставляли ходить в кружок марксистско-ленинской философии. Как-то преподаватель спросил, что такое национальное по форме и совершенное по содержанию.

— Это пивная кружка с водкой, — ответила Раневская.

* * *

Женщины умирают позже мужчин, потому что вечно опаздывают.

* * *

Люди, как и свечи, делятся на два типа: одни — для света и тепла, а другие — в жопу.

* * *

Я не умею выражать сильных чувств, хотя могу сильно выражаться.

* * *

Если больной очень хочет жить, врачи бессильны.

* * *

Здоровье — это когда у Вас каждый день болит в другом месте.

* * *

Моя любимая болезнь — чесотка: почесался и еще хочется. А самая ненавистная — геморрой: ни себе посмотреть, ни людям показать.

* * *

Ну эта, как ее... Такая плечистая в заду...

* * *

Орфографические ошибки в письме — как клоп на белой блузке.

* * *

Одиночество — это состояние, о котором некому рассказать.

* * *

Пусть это будет маленькая сплетня, которая должна исчезнуть между нами.

* * *

Сейчас, когда человек стесняется сказать, что ему не хочется умирать, он говорит так: очень хочется выжить, чтобы посмотреть, что будет потом. Как будто если бы не это, он немедленно был бы готов лечь в гроб.

* * *

Стареть скучно, но это единственный способ жить долго.

* * *

Старость — это когда беспокоят не плохие сны, а плохая действительность.

* * *

— Сударыня, не могли бы Вы разменять мне сто долларов?

— Увы! Но благодарю за комплимент!

* * *

У меня хватило ума прожить жизнь глупо.

* * *

Чтобы мы видели, сколько мы переедаем, наш живот расположен на той же стороне, что и глаза.

* * *

Ох уж эти несносные журналисты! Половина лжи, которую они распространяют обо мне, не соответствует действительности.

* * *

Цинизм ненавижу за его общедоступность.

* * *

Страшно грустна моя жизнь.

А Вы хотите, чтобы я воткнула в жопу куст сирени и делала перед Вами стриптиз.

* * *

О своих работах в кино: «Деньги съедены, а позор остался»...

* * *

Как-то на гастролях Фаина Георгиевна зашла в местный музей и присела в кресло отдохнуть. К ней подошел смотритель и сделал замечание:

— Здесь сидеть нельзя, это кресло графа Суворова-Рымникского.

— Ну и что? Его ведь сейчас нет. А как придет, я встану.

* * *

Артисты театра послали Солженицыну (еще до его изгнания) поздравительную телеграмму. Живо обсуждали этот акт. У Раневской вырвалось:

— Какие вы смелые! А я послала ему письмо.

* * *

Нас приучили к одноклеточным словам, куцым мыслям, играй после этого Островского!

* * *

В моей старой голове две, от силы три мысли, но они временами поднимают такую возню, что кажется, их тысячи.

* * *

Я как старая пальма на вокзале — никому не нужна, а выбросить жалко.

* * *

Я говорила долго и неубедительно, как будто говорила о дружбе народов.

* * *

Жизнь моя... Прожила около, все не удавалось. Как рыжий у ковра.

* * *

Талант — как бородавка: либо он есть, либо его нет.

* * *

Жить надо так, чтобы тебя помнили и сволочи.

* * *

Фаина Георгиевна Раневская однажды заметила Вано Ильича Мурадели:

— А ведь Вы, Вано, не композитор!

Мурадели обиделся:

— Это почему же я не композитор?

— Да потому, что у Вас фамилия такая. Вместо «ми» у Вас «му», вместо «ре» — «ра», вместо «до» — «де», а вместо «ля» — «ли». Вы же, Вано, в ноты не попадаете.

* * *

Ребенка с первого класса школы надо учить науке одиночества.

* * *

Когда у попрыгуньи болят ноги, она прыгает сидя.

* * *

Как-то начальник ТВ Лапин спросил:

— Когда же Вы, Фаина Георгиевна, засниметесь для телевидения?

«После такого вопроса должны были бы последовать арест и расстрел», — говорила Раневская.

* * *

В другой раз Лапин спросил ее:

— В чем я увижу Вас в следующий раз?

— В гробу, — предположила Раневская.

* * *

Близким друзьям, которые ее посещали, Раневская иногда предлагала посмотреть на картину, которую она нарисовала. И показывала чистый лист.

— И что же здесь изображено? — интересуются зрители.

— Разве Вы не видите? Это же переход евреев через Красное море.

— И где же здесь море?

— Оно уже позади.

— А где евреи?

— Они уже перешли через море.

— Где же тогда египтяне?

— А вот они-то скоро появятся! Ждите!

* * *

Раневскую о чем-то попросили и добавили:

— Вы ведь добрый человек, Вы не откажете.

— Во мне два человека, — ответила Фаина Георгиевна. — Добрый не может отказать, а второй может. Сегодня как раз дежурит второй.

* * *

В переполненном автобусе, развозившем артистов после спектакля, раздался неприличный звук. Раневская наклонилась к уху соседа и шепотом, но так, чтобы все слышали, выдала:

— Чувствуете, голубчик?! У кого-то открылось второе дыхание!