О себе
Я социальная психопатка. Комсомолка с веслом. Вы меня можете пощупать в метро. Это я там стою, полусклонясь, в купальной шапочке и медных трусиках, в которые все октябрята стремятся залезть. Я работаю в метро скульптурой. Меня отполировало такое количество лап, что даже великая проститутка Нана могла бы мне позавидовать.
* * *
Что-то давно мне не говорят что я бл...дь. Теряю популярность.
* * *
Есть во мне что-то мне противное.
* * *
Все сбудется, стоит только расхотеть...
* * *
Оптимизм — это недостаток информации.
* * *
Я давно ждала момента, когда органы оценят меня по достоинству.
* * *
Я знаю самое главное, я знаю, что надо отдавать, а не хватать. Так доживаю с этой отдачей.
* * *
Дарить надо то, что жалко, а не то, что ненужно!
* * *
Более 50 лет живу по Толстому, который писал, что не надо вкусно есть.
* * *
Один горестный день отнял у меня все дары жизни.
* * *
С моей рожей надо сидеть в погребе и ждать околеванца.
* * *
Когда я слышу приглашение: «Приходите потрепаться» — мне хочется плакать.
* * *
У меня головокружение от отсутствия успеха.
* * *
В жизни мне больше всего помешала душа, как хорошо быть бездушной!
* * *
Нет большего счастья, чем обладать одной извилиной в мозгу и большим количеством долларов.
* * *
Проклятый девятнадцатый век, проклятое воспитание: не могу стоять, когда мужчины сидят.
* * *
Думайте и говорите обо мне, что пожелаете. Где вы видели кошку, которую бы интересовало, что о ней говорят мыши?
* * *
Мое богатство, очевидно, в том, что мне оно не нужно.
* * *
Вторая половинка есть у мозга, жопы и таблетки. А я изначально целая.
* * *
Я не верю в духов, но боюсь их.
* * *
Как же мне одиноко в этом страшном мире бед и бессердечия.
* * *
Меня забавляет волнение людей по пустякам, сама была такой дурой. Теперь перед финишем понимаю ясно, что все пустое. Нужна только доброта, сострадание.
* * *
8 марта — мое личное бедствие. С каждой открыткой в цветках и бантиках вырываю клок волос от горя, что я не родилась мужчиной.
* * *
Раневская любила повторять: из жизни нужно, по возможности, устранять все, для чего нужны деньги. Но с досадой добавляла афоризм Бальзака: «Деньги нужны, даже для того, чтобы без них обходиться».
* * *
Я ненавижу деньги до преступности. Я их просто бросаю, как гнойные, гнилые тряпки.
* * *
Дома так много бумажек и ни одной из них денежной.
* * *
Куда эти чертовы деньги деваются, вы мне не можете сказать? Разбегаются, как тараканы с чудовищной быстротой.
* * *
— Приходите, я покажу вам фотографии неизвестных народных артистов СССР, — зазывала к себе домой Раневская.
* * *
Читаю дневник Маклая, влюбилась и в Маклая, и в его дикарей.
* * *
Огорчить могу, обидеть никогда. Обижаю разве что себя самое.
* * *
Почему мои любимые роли: бандитка Манька из «Шторма», продувная Дунька из «Любови Яровой» и даже спекулянтка Марго из «Легкой жизни»? Может быть, в моих глубинах затаилась преступница? Или каждого вообще тянет к тому, чего в нем нет?
* * *
С моим почерком меня никогда бы не приняли в следователи, только в бандиты.
* * *
«Высший Божий дар — возмущаться всем дурным». (Кажется, эта мысль принадлежит Гёте.) Наградил Бог щедро этим даром меня.
* * *
Если бы я часто смотрела в глаза Джоконде, я бы сошла с ума: она обо мне знает все, а я о ней ничего.
* * *
...Я цветы не люблю. Деревья — мыслители, а цветы — кокотки.
* * *
Врагу не пожелаю проклятой известности. В том, что вас все знают, все узнают, есть для меня что-то глубоко оскорбляющее, завидую безмятежной жизни любой маникюрши.
* * *
Запомни на всю жизнь: надо быть такой гордой, чтобы быть выше самолюбия.
* * *
У меня два Бога: Пушкин, Толстой. А главный? О нем боюсь думать.
* * *
Я родилась недовыявленной и ухожу из жизни недопоказанной. Я недо...
* * *
Страшно грустна моя жизнь. А вы хотите, чтобы я воткнула в жопу куст сирени и делала перед вами стриптиз.
* * *
Если не сказать всего, значит не сказать ничего.
* * *
Я не могу есть мясо. Оно ходило, любило, смотрело... Может быть, я психопатка? Нет, я себя считаю нормальной психопаткой. Но не могу есть мяса. Мясо я держу для людей.
* * *
Вновь вспоминаю точные слова Ларошфуко: «Мы не любим тех, кем восхищаемся».
* * *
Пусть это будет маленькая сплетня, которая должна исчезнуть между нами.
* * *
Никто, кроме мертвых вождей, не хочет терпеть праздноболтающихся моих грудей, — жаловалась Раневская.
* * *
Толстой сказал, что смерти нет, а есть любовь и память сердца. Память сердца так мучительна, лучше бы ее не было... Лучше бы память навсегда убить.
* * *
...Перестала думать о публике и сразу потеряла стыд. А может быть, в буквальном смысле «потеряла стыд» — ничего о себе не знаю.
* * *
Хороший вкус — тоже наказание Божье.
* * *
Отсутствие вкуса — путь к преступлению.
* * *
Как все влюбленные, была противная и гнусная, грозилась скорой смертью, а тот, в ком надо было вызвать тревогу, — лукаво посмеивался.
* * *
Я верю в Бога, который есть в каждом человеке. Когда я совершаю хороший поступок, я думаю, это дело рук Божьих.
* * *
Я говорила долго и неубедительно, как будто говорила о дружбе народов.
* * *
— Фаина Георгиевна, как ваши дела?
— Вы знаете, милочка, что такое говно? Так оно по сравнению с моей жизнью — повидло.
* * *
— Как ваша жизнь, Фаина Георгиевна?
— Я вам еще в прошлом году говорила, что говно. Но тогда это был марципанчик.
* * *
— Вы не еврейка?
— Нет, что вы! Просто у меня интеллигентное лицо.
* * *
Почему я так не люблю пушкинистов? Наверное, потому что неистово люблю Пушкина.
* * *
Научите меня нервно и аристократично курить, прищуриваясь и ломая изгибы пальцев о кожаные кресла и диваны, путать дымом шелковые шторы, и, возможно, я смогу красиво признаться вам в любви, стихами и безумно красивыми словами, без орфографических ошибок, а пока — увольте, но я хочу вас трахнуть прямо здесь на полу...
* * *
Поняла, в чем мое несчастье: скорее поэт, доморощенный философ, «бытовая» дура — не лажу с бытом! Урод я!
* * *
У всех есть «приятельницы», у меня их нет и не может быть.
* * *
Внешность подпортила мою жизнь. Всю жизнь мучилась со своим гигантским носом. Можно ли представить Офелию с таким носом?
* * *
Наверное, я чистая христианка. Прощаю не только врагов, но и друзей своих.
* * *
Всю свою жизнь я проплавала в унитазе стилем баттерфляй.
* * *
Больше всего в жизни я любила влюбляться.
* * *
На предложение вести курс в театральном училище Фаина Георгиевна ответила:
— Я народная артистка, а не народная учительница.
* * *
Однажды в какой-то газете меня назвали «великой актрисой». Стало смешно. Великие живут как люди, а я живу бездомной собакой, хотя есть жилище! Есть приблудная собака, она живет моей заботой, — собакой одинокой живу я, и недолго, слава Богу, осталось. Кто бы знал, как я была несчастна в этой проклятой жизни, со всеми своими талантами. Кто бы знал мое одиночество! Успех — глупо мне, умной, ему радоваться. Я не знала успеха у себя самой...
* * *
Я часто думаю о том, что люди, ищущие и стремящиеся к славе, не понимают, что в так называемой славе гнездится то самое одиночество, которого не знает любая уборщица в театре. Это происходит оттого, что человека, пользующегося известностью, считают счастливым, удовлетворенным, а в действительности все наоборот. Любовь зрителя несет в себе какую-то жестокость... Однажды после спектакля, когда меня заставили играть «по требованию публики» очень больную, я раз и навсегда возненавидела свою «славу».
* * *
Пастер: «Желание — великая вещь, ибо за желанием всегда следуют действие и труд, почти всегда сопровождаемые успехом». Что же делать, когда надо действовать, надо напрягать нечеловеческие усилия без желания, а напротив, играя с отвращением непреодолимым, — почти все, над чем я тружусь всю мою жизнь?
* * *
Я убила в себе червя тщеславия в одно мгновение, когда подумала, что у меня не будет ни славы Чаплина, ни славы Шаляпина, раз у меня нет их гения. И тут же успокоилась. Но когда ругнут — чуть ли не плачу. А похвалят — рада, но не больше, чем вкусному пирожному, не больше.
* * *
«Я не Яблочкова, чтобы играть до ста лет», — сказала Фаина Раневская, уходя из театра.