Дон Кихот в юбке

Чтобы помочь другу Фаина Раневская готова была рисковать всем, проявляя удивительное бесстрашие. И это во времена поголовной совковой забитости и серости, сталинских репрессий и жесточайшей цензуры!

После того как в 1946 году вышло постановление ЦК о журналах «Звезда» и «Ленинград», имена Ахматовой, Зощенко, Пастернака, Шостаковича и других выдающихся мастеров пера были преданы анафеме. После исключения из Союза писателей Ахматову лишили даже продовольственных карточек. Она получала крошечную пенсию, на которую прожить было просто невозможно, ее не печатали, денег не было. Фактически шло преднамеренное уничтожение великой поэтессы.

Знакомые порою переходили на другую сторону улицы, лишь бы не встречаться с Анной Андреевной. А вот Фаина Георгиевна, одна из немногих, не только не отвернулась от своей подруги, но и протянула ей руку помощи. Только узнав о постыдном постановлении, она немедленно отправилась к Ахматовой в Ленинград и уже ранним утром была в ее квартире. Немолодая актриса через весь город носила Анне Андреевне горячие обеды, просто по-человечески поддерживала ее, чем могла.

Фаина Георгиевна писала: «...Вспомнила, как примчалась к ней после «Постановления». Она открыла мне дверь, потом легла, тяжело дышала... В доме было пусто. Пунинская родня сбежала. Она молчала, я тоже не знала, что ей сказать. Она лежала с закрытыми глазами. Я видела, как менялся цвет ее лица. Губы то синели, то белели. Внезапно лицо становилось багрово-красным и тут же белело.

Я подумала о том, что ее «подготовили» к инфаркту. Их потом было три, в разное время.

Молчали мы обе. Хотелось напоить ее чаем — отказалась. В доме не было ничего съестного. Я помчалась в лавку, купила что-то нужное, хотела ее кормить. Она лежала, ее знобило. Есть отказалась. Это день ее муки и моей муки за нее. Об «этом» не говорили.

Через какое-то время она стала выходить на улицу. И, подведя меня к газете, прикрепленной к доске, сказала: «Сегодня хорошая газета, меня не ругают».

...И только через много дней сказала: «Скажите, зачем великой моей стране, изгнавшей Гитлера со всей его техникой, понадобилось проехаться всей своею мощью, всеми танками по груди беспомощной больной старухи!»

...И опять молчала.

Я пригласила ее пообедать. «Хорошо, но только у Вас в номере». Очевидно, боялась встретить знающих ее в лицо. В один из этих страшных ее дней, спросила: «Скажите, Вам жаль меня?» «Нет», — ответила я, боясь заплакать. «Умница, меня нельзя жалеть»...

...Позже, узнав о благородном поступке Раневской, гений музыки Святослав Рихтер стал величать Фаину Георгиевну «Дон Кихотом в юбке». И ведь был прав. «Донкихотовскими» стали и ее последние роли на сцене — миссис Сэвидж («Странная миссис Сэвидж»), Люси Купер («Дальше — тишина») и нянька Фелицата («Правда хорошо, а счастье лучше»).

...После просмотра спектакля «Дальше — тишина» какой-то поклонник-студент грохнулся перед Раневской на колени и еле слышно прошептал: «Вы — гениальная актриса!» — «Что ты, деточка, — ответила Фаина Георгиевна. — Я просто неплохая актриса». Увидев, что следом идет ее партнер по сцене Ростислав Плятт, таинственно прошептала: «Похвали старика. Он сегодня неплохо сыграл. Да, дружочек, Слава Рихтер назвал меня Дон Кихотом в юбке. А стало быть, юноше не пристало целовать руку и становиться на колено перед рыцарем. Хотя, черт побери, приятная это процедура!»