Свидания

— Честное слово, молодой человек, у вас терпение осла! — заявила Раневская, удобно подталкивая подушечку под локоть. — Изо дня в день вы тащите тяжелую тележку, даже толком не понимая, зачем это делаете. Просто знаете, что так надо. Что вы родились, чтобы таскать эту тележку. И в глазах у вас печаль раввинов. Это от мудрости или безнадежности?

— Скорее от терпения, — засмеялся Психолог. — И это не печаль, Фаина Георгиевна, а сосредоточенность. Может, и у раввинов тоже она?

— Может быть, я не очень разбираюсь в раввинах. Понимаете, мне ни разу не пришлось сыграть раввина, — Раневская чуть прищурилась и резко сменила тему: — Вы опять хотите слушать про мое детство? Папа, мама, наши отношения и прочая ерунда?

— Я хочу слушать обо всем, о чем вы захотите рассказывать, — Психолог заметил, как она сцепила пальцы в глухой замок, отгораживаясь им от него и всего мира. — Вы можете рассказывать о том, что считаете интересным. Или о том, что считаете малозначащим. На ваш выбор.

— Все ясно, вы влюблены в мой голос! — Раневская фыркнула, но замок из пальцев так и не расслабился, держался крепко. — А знаете, однажды я упала в обморок, только услышав голос одного человека...

— Это был настоящий обморок? — уточнил Психолог.

— Ну как вам сказать... — Раневская улыбнулась и наконец разжала пальцы. — В молодости мне нравилось падать в обморок. Мне очень хотелось быть утонченной. Моя мама, видите ли, была утонченной. Ну и я хотела соответствовать. А еще хотелось переплюнуть сестру. Она — красавица, а я — утонченная. Как-то вот так. Ну а утонченной девице полагается падать в обморок не только при виде голой жопы, но даже при одной мысли, что она существует. И я падала.

Нет, не подумайте, все было очень изящно. Это не какой-нибудь бух кучей. Это — тщательно отрепетированное действо, элегантное и изысканное. Красиво падать в обморок — это целое искусство, и я его освоила досконально. Пришлось довольно долго тренироваться перед зеркалом, ходить в синяках, но результат того стоил. Мои обмороки были изысканнее и утонченнее, а главное — правдоподобнее, чем даже обмороки мамы.

По большей части обморочное искусство использовалось глупо, но тогда с помощью обморока мне удалось познакомиться с любимым человеком. И этот единственный случай окупил все мои синяки и страдания обучения. Знаете, главным ведь было даже не то, что мне удалось упасть прямо в его объятия, а то, что он меня запомнил. И потом, через годы, вспомнил об этом случае, и мы стали друзьями.

— А в тот раз не стали? — удивился Психолог. — Разве вам так и не удалось с ним познакомиться во время этого обморока?

— Ну что вы! — засмеялась Раневская. — Он был известный артист, столичная знаменитость, его обожали все, и не только женщины. А я — восторженная поклонница, упавшая к его ногам. Знаете, сколько у него было таких поклонниц? Он помог мне и ушел, а я осталась приводить в порядок растрепанные чувства. В конце концов, мне удалось гораздо больше, чем другим его почитательницам: я дотронулась до него, он нес меня на руках... Всю жизнь я буду помнить эти счастливые мгновения.

— Разве это единственные объятия, которые стоило запомнить? — спросил Психолог. — А как насчет первой любви? Первого свидания? Первого поцелуя?

— Свидания... — лицо Раневской мгновенно сжалось, и Психолог увидел обиженного ребенка, сдерживающего слезы. Но тут же все прошло, и на него снова смотрела уверенная в себе актриса, и улыбка ее была насмешливой. — Мне всегда не везло со свиданиями, знаете ли. С самой ранней юности. То ли дело было в заикании, то ли в моей потрясающей красоте. Бывают красавицы признанные и непризнанные. Я — из непризнанных. Меня так и не внесли в Книгу Первых Красавиц Королевства, несмотря на все знаки внимания высочайших особ.

Психолог послушно засмеялся, показывая, что оценил шутку.

— Ну да, вы смеетесь, и это правильно. Из меня красавица как сами знаете из чего пуля. Видимо, в этом и было все дело. Представьте, однажды меня пригласил на свидание гимназист. Я была просто счастлива. Наконец-то и у меня будет свидание. А то все Бэлла, Бэлла... уж ее-то приглашали постоянно. Гимназисты буквально протирали наше крыльцо. Но — не все ей. Оказывается, у меня тоже могут быть свидания! Вам снова смешно? Правильно.

Я стащила у Бэллы ленты. Мне казалось, что с ее лентами я буду красивее. Я вычистила платье, а мои туфли прямо сверкали, так я их натерла бархоткой. В общем, покрутившись перед зеркалом, я осталась вполне довольна своим видом. Только нос несколько подводил, но тут уже ничего нельзя было поделать.

Свидание было назначено на парковой скамейке, в лучшем духе гимназической романтики. Я пришла раньше. Просто не могла дождаться нужного времени. Я знала, что Бэлла всегда опаздывает на свидания, и подруги ее тоже — это считалось хорошим тоном. Джентльмен должен подождать даму! Но им хорошо было опаздывать, ведь их-то приглашали на свидания постоянно. А у меня — единственное приглашение.

Представьте, я оказалась на скамейке не одна. Нет, это не мой гимназист пришел раньше. Это была какая-то незнакомая девочка, одного со мной возраста. У нее была гимназическая форма, но я ее не знала. Видно, из другой гимназии. Она расположилась на скамейке с таким видом, будто купила ее. Да еще начала требовать, чтобы я ушла. Мол, у нее тут назначено свидание, а я могу помешать. Я объяснила, что мне тоже назначили свидание на этой скамейке, поэтому уходить никуда не собираюсь. Она, конечно, обиделась, но прогонять меня перестала. Я чинно сидела на скамейке и смеялась про себя: надо же, такое глупое совпадение! Два свидания в одно время на одной и той же парковой скамейке! Может, это такая специальная скамейка для свиданий?

Увы, когда явился мой гимназист, выяснилось, что это вовсе не совпадение. Оказывается, у меня и незнакомки была не только одна скамейка на двоих, но и один на двоих герой романа. Он пригласил на свидание нас обеих! Может, думал, что одна не придет... Не знаю. Но он сидел между нами, даже не думая извиняться, а мы переругивались. Каждая требовала, чтобы соперница удалилась. Я не собиралась уходить, ведь это было мое первое свидание, первый поклонник, и отдавать его просто так было нельзя. Но когда они начали шептаться, я поняла, что поклонник все же не мой. А потом она начала бросать в меня камни и комки земли. А он даже слова не сказал в мою защиту! Ни единого словечка! И я расплакалась.

Это было самым ужасным. Когда я плачу, то мой нос краснеет. А он такой выдающийся, что не заметить его в этом случае просто невозможно. Огромный сопливый красный нос... Кошмар! Я вскочила со скамейки и убежала, оставив победительницу с кавалером. Правда, вскоре вернулась и торжественно сообщила им, что Господь обязательно их накажет за такую подлость. Они посмеялись надо мной.

И я поняла, что это вовсе не было свиданием, а лишь очередной насмешкой. И в самом деле, кому бы пришло в голову всерьез пригласить меня на свидание? С этим носом... такую нескладную... с заиканием... Да кому я вообще была нужна?

Тогда я еще этого не понимала. Винила гимназиста и его подружку. Думала, что они просто решили посмеяться надо мной и поэтому придумали свидание. По ночам представляла, как они веселились после моего ухода, и скребла ногтями одеяло. Воображала для них множество несчастий, а воображение у меня всегда было богатым. В конце мои враги обязательно должны были умереть, но просто смерть казалась мне слишком легким, быстрым и банальным выходом. Сначала требовалось помучиться. Помню, самое большое мучительство, которое я придумала для соперницы, — заболеть оспой. Оспа оставляет следы на всю жизнь, и я улыбалась в темноте, представляя ее хорошенькое личико, обезображенное ямками. Как-то я видела бабу-молочницу, переболевшую оспой, и ее лицо показалось мне таким страшным, что я даже плакала по ночам и долго отказывалась пить молоко. Мне казалось, что если пить молоко, которое приносит эта баба, я тоже стану такой же страшной...

Я знаю, что вы скажете. Что в детстве у многих была несчастная безответная любовь. Что, к примеру, вы были влюблены в самую красивую девочку в классе, а она на вас не обращала никакого внимания, разве что когда нужно было списать контрольную. И что такие случаи не исключение, а, скорее, правило. Но у меня-то этот случай был не единичным! Ладно бы детское разочарование... тем более, что я вовсе не была влюблена в того гимназиста. Мне просто хотелось, чтобы у меня тоже было свидание, как у Бэллы.

Самое страшное разочарование случилось, когда я уже работала в театре. Правда, это был провинциальный театр, но я выходила на сцену и поэтому воображала себя настоящей актрисой. Роли мне доверяли исключительно бессловесные.

Он был по моим тогдашним понятием красавцем, но больше всего меня очаровывала его игра. Я воображала, что вижу перед собой действительно великого артиста, и, конечно, влюбилась без памяти. Он на меня не обращал ни малейшего внимания. Таких, как я, всегда много крутится около театральных трупп, и лица сливаются в одно, стандартное и обыденное. Я утешала себя тем, что мое лицо достаточно нестандартно и должно запоминаться. Для сцены нет ничего хуже безликости. И я надеялась, что оригинальность лица даст мне шанс понравиться предмету моих воздыханий.

Мечты — прерогатива молодости. В молодости способность мечтать означает надежду, а надежда толкает вперед, к вершинам. Мечты молодых огромны, в них — простор, воздух, солнце, сверкающие звезды. С возрастом мечты съеживаются, покрываются морщинами, начинают выглядеть будто шарик, из которого выпустили воздух, а потом остается только маленькая резиновая тряпочка, ни на что не годная. Вы думаете, что старость — это седые волосы? Ничего подобного! Старость — это когда мечтаешь не описаться ночью, а успеть добежать до сортира. Когда вместо того, чтобы перед спектаклем мечтать об аплодисментах зрителей, мечтаешь, чтобы от огней рампы не разыгралась мигрень. Когда, глядя на заваленную цветами гримерку, испытываешь не гордость, а страшную усталость и думаешь, что сейчас вот все эти веники придется тащить домой, а они ведь тяжелые... Старость — это отсутствие мечтаний, время, когда все мечты сводятся к мелким бытовым удобствам.

Старость — это невежество Бога. Невозможно и неправильно — так унижать человека, позволяя ему доживать до старости.

Да, ну так вот, я была молода, и я мечтала. Мне даже удалось убедить себя, что я могу понравиться мужчине. В молодости можно убедить себя в чем угодно, а уж в возможности любви — совсем легко. Молодые только и думают что про любовь. Я не была исключением.

А еще я поняла, что сам он никогда не обратит на меня внимание. Мы, как планеты, ходили по разным орбитам, не пересекаясь друг с другом. Поэтому я решила сделать первый шаг.

Это было странное время. Мораль домостроя уже уходила, и как обычно бывает при смене власти, в головах царил настоящий бардак. Татьяна Ларина считала себя чуть не падшей женщиной только из-за того, что первая объяснилась в любви с Онегиным. Для нас же подобное объяснение было лишь признаком нового мышления, свободы, которую, по нашему мнению, заслуживал каждый человек. Мы не желали сдерживать чувства, не видели в этом смысла. Феминизм и сексуальная революция буквально дымились в головах, и мы, молодые, были как в угаре.

Поэтому я, набравшись храбрости, подошла к предмету своих мечтаний и пригласила его на свидание. К себе домой — я тогда снимала квартирку неподалеку от театра. Предложение было очень откровенным. Можно сказать, что я предложила себя в любовницы этому человеку, и он это прекрасно понял.

Получив его согласие, я целый день чувствовала крылья за спиной. Оказывается, меня тоже можно любить! И у меня наконец-то будет самое настоящее свидание. Не какие-нибудь слюнявые поцелуи гимназистов на парковой аллее, а самое настоящее! Я воображала себя раскинувшейся на подушках и чувствовала поцелуи возлюбленного на горящих щеках...

Вы смеетесь? Нет? Напрасно. Это действительно смешно.

Я купила бутылку вина, фруктов, свежего хлеба, сыра... я даже зажгла свечи и украсила стол цветами. Белые салфетки, хрупкие белые хризантемы, пухлые белые подушки в глубине полутемной комнаты... Обстановка была самая наивная и романтическая. Я сидела в своем самом нарядном платье и считала часы. Потом я считала минуты. Потом я начала делать то, что делают все женщины, когда мужчина опаздывает, — придумывала ему оправдания. Мало ли, задержался с друзьями, задержал режиссер — предложил новую роль в новой пьесе, испачкал костюм и пришлось переодеваться... Я нашла множество причин, по которым он мог опоздать, но в конце концов начала сердиться. Все сроки вышли, была уже ночь, свечи некрасиво оплыли, а его все не было.

И вдруг случилось чудо — в дверь осторожно постучали. Я летела к двери на крыльях счастья. Он все же пришел! Но когда дверь распахнулась, я замерла в недоумении. Мой возлюбленный был изрядно пьян и пришел не один. Цепко, хищно, как свою несомненную собственность, его держала за руку незнакомая девица. Она была изрядно потаскана, глаза блудливо и пьяно блестели, но даже это не портило ее красоты. Настоящая кукла с золотыми волосами и очень аккуратным, симпатичным носиком, немного вздернутым — именно так, как нравится мужчинам.

— Деточка, может, ты погуляешь где-нибудь пару часов? — ничуть не смущаясь, поинтересовался мой любимый.

Он совершенно не чувствовал в этой ситуации неловкости. Девица резко хохотнула и окинула меня оценивающим взглядом. Мое нарядное платье сразу же показалось убогим, ну а красотой я никогда не отличалась. На ее лице нарисовалась такая ядовитая насмешка, что я выскочила за двери, не дожидаясь, что она скажет.

Я оставила им фрукты и свечи, хрустящие белые салфетки и пухлые подушки, мягкий белый хлеб и солнечно-желтый сыр... Все, что я приготовила для своего праздника. И до утра плакала, сидя на лестнице. Было холодно, мерзко, и очень хотелось умереть.

Наутро, проходя мимо меня по лестнице, он остановился.

— Какая умница, — сказал и потрепал по щеке, и я почувствовала его жалость и презрение.

Девица вовсе на меня не смотрела, она изучала что-то вверху, будто разыскивала какую-то очень важную истину.

В тот день я не пошла в театр, сказавшись больной. И я действительно была больна — голова просто опухала от болезненных мыслей. Наконец-то я убедилась, что обречена на одиночество.

И вновь я завидовала сестре. Страшно, до зубовного скрежета, до боли в сердце. Почему ей досталась красота, а мне нет? Почему у нее всегда были свидания, она вышла замуж, а у меня ничего и никогда не будет? Мне казалось это несправедливым, нечестным. И я плакала. Тихо, почти без слез, безнадежно, не ожидая облегчения.

Вот тогда-то я и отказалась от любви. Мне это не дано, и точка. Незачем мучиться, не на что надеяться. Больше я не собиралась выставлять себя на посмешище. А еще я решила, что больше ни один мужчина не сможет сделать мне больно. Никогда.

Я была очень наивна. Потом уже, спустя годы, поняла, что друзья могут причинить боль еще худшую, чем любовники. Их любишь, к ним привыкаешь, перед ними раскрываешь душу, а они — умирают, бросая тебя одну... И в конце концов они уходят все, а ты остаешься ждать своей очереди, перебирая в воспоминаниях счастливые дни рядом с ними, будто сухие осенние листья...