14.11.1961

Татьяна-журналист посоветовала сестре купить магнитофон. Говорит, что это очень удобно — наговаривать свои воспоминания на пленку.

— Какая она хитрожопая, — смеется сестра. — Я, значит, куплю магнитофон, наговорю воспоминания, а она их запишет, издаст и озолотится! Могла бы в ожидании такого гешефта купить магнитофон и подарить мне. И не наш, а заграничный, ездит же туда-сюда постоянно. Все равно окупится сторицей.

Мне очень нравится идея с мемуарами. Уговариваю сестру написать их. Предлагаю свою помощь. Я же ничем, кроме хозяйства, не занята, могла бы делать записи, систематизировать их. Недаром же я в молодости, когда у нас был кризис, некоторое время работала секретарем у M. de Laboulaye. Сестра, к величайшему моему сожалению, отказалась, ей пока не до мемуаров. А я так хотела быть ей полезной и узнать побольше о ее жизни. Мы родные сестры, но мы прожили наши жизни вдали друг от друга, совсем не общаясь. Это печальное обстоятельство в какой-то степени делает нас чужими, мешает нам понимать друг друга. В детстве сестра, при всех особенностях ее характера, была мне понятна, а сейчас — нет. Раньше я могла предсказать, как она отреагирует на то или иное слово, а сейчас не могу. Очень часто явная грубость может быть пропущена мимо ушей или встречена смехом, а совершенно невинное замечание вызывает бурю. Сегодня я сказала мимоходом, увидев новую фетровую шляпку сестры: «Ах, точно такую шляпку в тридцать втором году я купила в Вене!» Это классический фасон, который не меняется уже полвека, и в словах моих не содержалось никаких намеков, но сестра вспылила и упрекнула меня в том, что я «как сыр в масле каталась» (терпеть не могу это глупое выражение!), пока она «выбивалась в люди, экономя каждую копейку». При чем мои слова и это совершенно невразумительное сравнение? Какая связь? Если бы сестра хотела выйти замуж в том возрасте, когда вышла я, то кто ей мешал сделать это? Она бы успела еще до всех революций, и партия ей бы нашлась хорошая, несмотря на ее взбалмошный характер. В старом Таганроге «титул» дочери Фельдмана дорого стоил. Разве не делали отцу намеков Апштейн из Киева и Менделевич из Одессы? Оба они мечтали породнится с нами, сын Менделевича даже специально для знакомства с нашей семьей и сестрой, в частности, приезжал в Таганрог. Что сказала сестра? «Какой плюгавый бобик!» А отец этого «бобика» ворочал миллионами! И сам Менделевич смотрелся вполне неплохо. Ростом он не вышел, но черты лица у него были приятные, и ума ему было не занимать. Нет, гренадера она себе, что ли, хотела? Тогда зачем меня попрекать! Сыр в масле! Сэзол дир дунэрн ин бойх, вэсту мэйнэн аз сиз а хомэн-клапэр!¹

Я придумала хитрость — буду провоцировать сестру на воспоминания и тайно их записывать. Может, из этого выйдут когда-нибудь мемуары.

Примечания

1. Чтобы в животе у тебя гремело, как гремит пуримская трещотка! (идиш)