Раневская и товарищ Большаков

Фаина Раневская была умной, интеллигентной женщиной, начитанной, прекрасно знающей литературу и театр. Она не могла терпеть в людях хамства, невоспитанности, а еще больше — воинствующей глупости и серости. Именно последним качеством могло похвастаться великое племя чиновников, которое разрасталось в тогда еще молодом советском государстве со скоростью и неотвратимостью раковой опухли.

У многих из тех, кто знал Раневскую, еще в те времена возникало недоумение. Да оно и сейчас никуда не делось. Почему Раневская была иной раз настолько нетерпима, язвительна, остра, бесцеремонна, а то и груба? Чего ради эта интеллигентная женщина иной раз угощала общество солеными словечками? И вот что еще интересно: почему вся эта грубость не приставала к ней? Как вышло, что она снискала себе славу не грубиянки, но умнейшей особы, мастерски владеющей острым словом?

Ответ, как мне кажется, лежит на поверхности. Фаина Георгиевна вынуждена была так вести себя, потому что находилась на войне. Да, именно так: на войне с хамством и бесталанностью, с чиновничьим беспределом. Всеми фибрами души она ненавидела вчерашних безграмотных революционеров с отсутствием хоть каких-либо зачатков внутренней культуры. Эти субъекты нагло принимались командовать во всех областях жизни, в том числе и в искусстве. Они нивелировали, подминали под свое зачаточное мировоззрение всю его сложность и многогранность.

Для этих людей грубая прямолинейная идеология была мерилом всякого творения в искусстве. Самое страшное то, что именно такие вот функционеры, наделенные нюхом собак-ищеек, выискивали в сценариях и текстах «чужеродные» элементы. Именно они диктовали в той жизни, чему быть на сцене, в кино, в выставочном зале, а чему лежать на полках. Какому режиссеру ставить спектакли и фильмы, получать ордена и премии, а какому — гнить в Сибири на лесоповале.

Фаина Раневская не могла сдерживать себя не потому, что была просто скандалисткой. Нет! Она часто видела, как серость и безмозглость пытаются диктовать культуре свои законы, управлять ею. Фаина Георгиевна стремилась не только защитить искусство, но и поставить на место очередного «управителя», так подчеркнуть его безграмотность, нижайший культурный уровень, чтобы даже он сам это понял. Это была ее личная война. На горизонте не виделось ее победы, но она не собиралась сдаваться.

Коммунисты поняли, что искусство является самым мощным оружием на фронте идей, и тут же попытались взять контроль над ним. Многочисленные комитеты, созданные большевиками, с одной стороны, как будто регулировали финансовые средства, поддерживали и опекали культуру. С другой стороны, тот же Комитет по кинематографии в самое короткое время стал не просто распорядителем денег, но и цензурным органом. Все как положено. Кто имеет деньги, тот и правит балом. А в стране, где частного капитала нет и быть не могло, буквально все решения принимали советские чиновники.

Самым грозным таким человеком для всех работников кино — режиссеров, сценаристов и актеров — был товарищ Большаков. Он возглавлял Комитет по кинематографии. Да, тот самый Большаков, который не дал сниматься Фаине Раневской в фильме Сергея Эйзенштейна «Иван Грозный», не утвердил ее на роль тетушки царя. У товарища Большакова было самое правильное имя — Иван.

Иван Григорьевич был вершителем судеб, дарителем свобод и душителем идей. Но не богом, а все-таки очень даже смертным существом. Господь в те времена, как оно и положено, был только один — товарищ Сталин.

Справедливости ради нужно сказать, что Большаков был человеком с образованием. Он окончил Московский институт народного хозяйства им. Плеханова в 1924—1928 годах. Уже в то время Иван проявил себя, что называется, активным товарищем, исполнял разные обязанности функционера. Его заметили и выдвинули в инструкторы райкома профсоюзов металлистов в Москве. Ну, вы же знаете, профсоюзы — школа коммунизма, кузница кадров.

Он справился хорошо и был пододвинут поближе — стал ответственным секретарем Центрального бюро пролетарского студенчества ВЦСПС. При этом Иван одновременно учился.

Партия заметила горячие глаза товарища Большакова и направила его изучать основы своей же идеологии и партийного строительства. Иван Большаков становится слушателем Института красной профессуры в Москве.

Ну а дальше — карьерный рост в правительстве большевиков. Для Ивана Большакова главным в кино были те задачи, которые перед ним ставила партия: развить и охватить. То есть развить кинематограф как можно шире и охватить благостным воспитательным воздействием кино все население Советского Союза.

Отдадим должное этому человеку. Деловая хватка у него была, имелось понимание необходимости развития своего дела, но все это именно в экономическом плане. Что касается непосредственно самого искусства, то тут Иван Большаков четко придерживался линии партии. Все должно быть идейно выверено, четко и недвусмысленно. Вот такой человек руководил кино в годы творческой деятельности Фаины Раневской.

Личная встреча председателя комитета Ивана Большакова и Фаины Раневской произошла в годы войны. Она была полна такого трагизма, что Фаина Георгиевна потом вспоминала о ней: «Как жаль, такая сцена пропала!»

А предстояли этой встрече вот такие события и обстоятельства.

Перед самой войной Михаил Ромм завершил работу над очередным своим фильмом, в котором снялась Фаина Раневская. Картина повествовала о событиях в Западной Белоруссии, о том самом освободительном походе Красной армии, о построении новой жизни.

Фаина Раневская играла в этом фильме женщину, хозяйку хутора. Конечно же, богатая хуторянка должна была противиться присоединению Западной Белоруссии к Советскому Союзу, вообще всему новому. В общем и целом хуторянка Роза Скороход была героем идеологически отрицательным.

Только, ради бога, не стоит думать, что Ромм сделал некую пустую агитку. Да, все в этом фильме было выдержано в верном для партии ключе. Но для Михаила Ромма, сценариста, актеров, которые играли в этой картине, было важно совсем иное: показать внутренний мир людей, втянутых в очередной виток истории. Важен был человек с его личной трагедией, с трансформацией сознания, с ломкой нравственных устоев.

В этом-то и заключается сила искусства. Оно проявляет внутренний мир человека, раскрывает весь его трагизм. Разумеется, при умелых действиях режиссера и актеров.

Съемки фильма были закончены перед самым началом Великой Отечественной войны. Чисто техническая рутинная работа по склеиванию многих сотен метров кинопленки завершилась буквально в ночь на 22 июня 1941 года.

Конечно, фильм на экраны тогда не вышел. Время потребовало от кинематографа совершенно нового продукта: патриотического, призывающего народ подниматься на борьбу с фашизмом.

В эти дни, кстати, проявился незаурядный талант Ивана Большакова в плане реорганизации всего своего хозяйства. Нужно было провести эвакуацию киностудий в Среднюю Азию, организовать там их работу и руководить ею из Сибири. Туда было эвакуировано будущее министерство по кинематографии. На первое место в работе кино встали документальные фильмы, короткие агитационные журналы.

Но шло время, война стала затяжной. Вдруг со всей очевидностью всплыло неотвратимое: эта беда всерьез и надолго. Да, страна воюет, но люди-то в ней живут! Они должны потреблять все продукты цивилизации, в том числе и культуры. Они должны быть качественными, дополнять бесконечный, на скорую руку сляпанный агитационный материал.

Неудивительно, что это поняли и большевики, не последнее место среди которых занимал товарищ Иван Большаков. Кинематографу страны была поставлена новая задача: дать хорошее кино. Настоящее искусство. Трагедию, комедию, драму, но такой продукт, который вызывал бы у зрителя катарсис, пусть и короткий.

Тогда Иван Большаков вспомнил о фильме Михаила Ромма «Мечта», который сейчас пылился на полках.

Здесь нужно сказать вот что. Кое-кто эту картину все-таки видел. У советского руководства в те времена было принято устраивать вначале просмотры для своего самого близкого окружения, потом — для товарищей из дружественных стран. Оценивалась их реакция.

Помните, наверное, такой знаменитый фильм на все времена — «Белое солнце пустыни»? Он точно так же был уже готов, но бдительные церберы коммунистической цензуры усмотрели в нем нечто. Вот не так как-то Гражданская война показана!.. Не хватает руководящей роли партии в этой борьбе.

Фильм лежал на полке. Не увидеть бы ему света, если бы кто-то не предложил посмотреть этот фильм... товарищу Брежневу, в то время отдыхавшему на даче. Леонид Ильич был сентиментальным человеком, фильмы любил всякие и разные. День был серый и скучный. Почему бы товарищу генеральному секретарю не развлечься?

Брежнев посмотрел фильм «Белое солнце пустыни». Потом он спросил, как давно картина лежит на полке. Почему ему раньше не показывали это кино? Замечательный фильм! Именно после этого «Белое солнце пустыни» взошло во всей своей изысканности над бескрайними просторами Советского Союза.

Так было и с картиной «Мечта» Михаила Ромма. Фильм, скрытый от глаз советских людей, успели посмотреть все члены ЦК, его показывали самому Рузвельту и Теодору Драйзеру. Данные персоны пришли в полный восторг от этого кино, хотя им были совершенно чужды проблемы западнобелорусских крестьян. Искусство не имеет границ ни в расстояниях, ни в умах.

Иван Большаков испрашивает разрешения на выпуск фильма. Получает его. Просматривает сам еще и еще раз с карандашом. Что сейчас, с учетом войны, в картине нужно поправить или совсем убрать? А потом он позвонил Михаилу Ромму в Ташкент и пригласил его в Москву для встречи, получения инструкций и доработки фильма.

Фаина Раневская узнала о правительственной телеграмме от жены Михаила Ромма и обрадовалась. Даже очень. Актриса считала, что свою роль в этом фильме, пусть и не главную, она сумела раскрыть максимально, как только возможно, выложиться, что называется.

Но вслед за радостью в душу Фаины Георгиевны закралась тревога. Если фильм выпускают на экраны, то зачем нужно вызывать режиссера? Если работе дан зеленый свет, то какие такие доработки необходимы? Главное: зачем вызвали Ромма?

Фаина Раневская не знала ответов на эти вопросы. Она в сотый раз прокручивала в памяти сюжет фильма, пыталась смотреть на сцены с их, большевистской, точки зрения, стать коммунистическим цензором. Да, она, конечно же, находила какие-то мелочи, к которым могли придраться, тем более в годы войны.

Вот, скажем, в титрах указан композитор, поляк. Где сейчас этот человек? Вопрос не простой. Вот город Львов. Но он сейчас под фашистами. Этот кадр с указанием названия города наверняка нужно выбрасывать, чтобы не вызывать у советских людей чувство горькой утраты.

Как показали дальнейшие события, Фаина Раневская вполне могла бы исполнять обязанности красного цензора. Практически на те же самые нюансы указал Михаилу Ромму и Иван Большаков. Но Фаина Георгиевна не подозревала, как глубоко пытается влезть цензура, под каким самым неожиданным углом она всматривается в героев, их поступки.

Иван Большаков достаточно мягко побеседовал с режиссером о фильме, о необходимости внесения каких-то правок. Ромм согласился — потери для картины были незначительны. Но затем Большаков заговорил о динамике сюжета, о необходимости скорейшего развития действий, о некоей затянутости отдельных мест. Для увеличения этой самой динамики он сразу предложил убрать из фильма встречу Розы Скороход со своим сыном в тюрьме.

Михаил Ромм подскочил. Как же так? Да эта сцена, мол, сама по себе очень динамична! Что же вы меня обманываете?

Тогда Иван Большаков сказал прямо. Дескать, есть установка товарища Главнокомандующего, что врага жалеть мы не имеем права. Роза Скороход — враг. Это верно, товарищ Ромм? Если так, то Розу Скороход мы жалеть не должны. А вот в этом эпизоде она вызывает искреннее сочувствие. Как же так получается? Вот мы с вами понимаем и допускаем, что у врагов могут быть самые человеческие чувства: материнская любовь, например. Поскольку мы с вами образованны и все такое. Но советский человек в массе своей не получил еще должного образования, может и растеряться, не понять. Как же так? Враг — и вдруг мать?

Вырезать. Однозначно.

Ромм тут же связался со своей женой и рассказал ей все. Та нашла Раневскую...

Фаина Георгиевна была в отчаянии. Для нее этот эпизод являлся центральным в фильме. Именно здесь раскрывалась вся внутренняя трагедия женщины, противоречивость мира в целом, в котором он оказался после известных исторических событий.

Для Фаины Раневской, человека искусства, никогда не могло существовать только две градации: черное и белое, красное и коричневое. Она прекрасно понимала, что человек сам по себе необычайно сложен, а уж мать — и подавно. Встреча Розы Скороход с сыном в действительности должна была вызвать у зрителя самые элементарные чувства: сострадание, понимание неотвратимой беды другого человека.

Во всех ситуациях люди должны в первую очередь остаться людьми, и только потом делиться на красных и белых. Такая вот истина подчеркивалась в этом эпизоде. Каждый человек — это целый мир страстей, настоящая ценность. Эту мысль, звучащую гуманистическим аккордом, пыталась донести до зрителя Фаина Раневская в коротком эпизоде фильма.

И вот теперь ее Роза Скороход становилась всего лишь врагом советской власти. Пустой и прямолинейной особой. Такую не жалко, если она будет перемолота в жерновах, крутящихся ради построения новой жизни.

Этого Раневская допустить не могла. Нужно было что-то делать, что-то предпринимать. Но что? Ехать в Москву из Ташкента без приглашения? Но это в условиях эвакуации без всяких шуток приравнивалось к дезертирству с поля боя. Когда Раневская явится в московский кабинет Большакова, тот вызовет охрану. Фаину Георгиевну препроводят на Лубянку безо всякой оглядки на ее прошлые заслуги.

Писать? Слать гневные, просительные письма и телеграммы? Полноте, они даже не дойдут до Большакова. А если дойдут, он не станет на них отвечать.

Что делать? Как поступить?..

Добрым людям помогает Бог, если никто больше не может этого сделать. Так случилось и с Раневской. Спустя два дня после получения телеграммы от Ромма стало известно, что Большаков прибывает в Ташкент для встреч с руководителями киностудий, режиссерами, актерами. Будет организован и прием по личным вопросам.

Фаина Раневская записалась на этот прием.

То внутреннее напряжение, которое она испытывала на тот момент, может передать только один факт. Все три часа ожидания своей очереди в тесной и душной приемной временного кабинета Большакова Фаина Раневская простояла на ногах. Ей несколько раз предлагали присесть, но она тихо и вежливо отказывалась. Актриса промолчала все это время, ни с кем не вступала в разговоры, не шутила, не отпускала острот. Ее состояние заметили все и поняли, что для Фаины Раневской этот визит — один из главнейших в ее жизни.

По сути, так и было. Фаина Раневская шла к партийному функционеру с намерением отстоять свою сцену в фильме. То средство, которое она выбрала для этого, было не просто рискованным. Прямо из кабинета она могла оказаться в камере НКВД.

Наконец-то пришла ее очередь. Фаина Раневская зашла в кабинет. Большаков сидел за длинным столом, поднял на ее глаза и кивнул. Мол, присаживайтесь. Раневская осталась стоять.

Большакову пришлось подняться. Все же он был мужчина. Да и постоянное общение с культурными людьми сделало из него более-менее воспитанного человека. Партийный функционер сам подошел к Раневской, выдвинул один из стульев и предложил ей присесть уже голосом.

— Спасибо, я не надолго, Иван Григорьевич, — отказалась Раневская таким голосом, что лицо Большакова изменилось — он почувствовал все внутреннее напряжение актрисы. — Вы собираетесь вырезать сцену встречи Розы Скороход в тюрьме со своим сыном в фильме «Мечта», правильно? — спросила Раневская все тем же металлическим, полным внутреннего надрыва голосом.

Иван Большаков растерялся. Он не стал садиться в кресло, ходил вокруг актрисы, неуклюже жестикулировал и говорил, волнуясь и сбиваясь:

— Фаина Георгиевна! Дорогая моя! Поймите, что ваша Роза Скороход — враг. А сейчас идет война. Мы не можем позволить себе какие-то сентиментальные чувства по отношению к врагу. Нельзя так, милая. Что испытают наши люди, посмотрев эту сцену? Они станут жалеть. Кого? Врага! Нет-нет, потом, когда наш главный на сегодня враг будет разбит, мы восстановим эту сцену. Тогда она подчеркнет нашу гуманность, готовность прощать заблудших и сострадать им, но сейчас... никак нельзя. Вы же прекрасная актриса и без данного эпизода. Ваша игра в этом фильме, скажу вам по секрету, была очень высоко отмечена самим Теодором Драйзером. Знаете, он в восторге был, тут же рекомендовал фильм Рузвельту. Тот смотрел, тоже заметил вас и отметил. Хочу сказать еще больше. Вас заметили еще до финальной сцены. Ну, право же, фильм ничуть не пострадает, его главная идея только приобретет бо́льшую выразительность и остроту. — Большаков говорил и говорил, приводил примеры, кружа вокруг Раневской.

Она почти не следила за ним, потом неожиданно перебила его нелепые оправдания холодным вопросом:

— Иван Григорьевич, вы знаете, что такое диалектика?

Большаков оторопел. Такого вопроса он никак не ожидал. Функционер принялся что-то вспоминать из курсов партийной школы, даже достал из глубин своей памяти Гегеля. Но Фаина Раневская взглянула прямо в глаза Большакова с такой ненавистью, что он замолк на полуслове, даже отшатнулся назад и так замер.

А она заговорила очень тихо:

— Если вы, Иван Григорьевич, не восстановите эту сцену, я убью вас. Меня ничто не остановит.

Раневская не стала ждать ответа. Она медленно повернулась и вышла из кабинета. Растерянная секретарша заглянула через открытую дверь и увидела Большакова, замершего без движения посреди огромного пустого кабинета. Она осторожно прикрыла дверь и не стала ничего спрашивать. Только спустя десять минут Большаков вызвал ее к себе и велел приготовить чаю. Несколько посетителей, которые еще оставались в приемной, враз как-то сникли и медленно, по одному, ушли. Все они шепотом предупреждали об этом секретаршу.

Фильм «Мечта» Михаила Ромма появился на экранах спустя месяц. Сцена встречи героини Фаины Раневской Розы Скороход со своим сыном в тюрьме в нем присутствовала.

Мне остается лишь добавить, что Большаков более месяца каждое свое утро начинал с просмотра центральных газет. Но ни один журналист не сказал ни слова о некоей жалости к врагу. О фильме писали только как об очередном успехе передового советского кинематографа.