Эпилог

«Любимое речение Ахматовой о себе было: «Я — как петербургская тумба», — вспоминала Зоя Томашевская. — Только теперь я понимаю весь могучий смысл этой формулы. Они, эти тумбы, гранитные и чугунные, охранявшие наши дома, врастали в землю, в тротуары, в булыжные мостовые, в асфальт... Теперь это называется «культурным слоем». Но редко кому удавалось вынуть такую тумбу из петербургской земли»¹.

Ахматова неотделима от Петербурга, хоть она и не коренная петербурженка, не родилась здесь, на берегах Невы. Но что такое факт рождения в том или ином месте? В нем нет никакой заслуги и никакого значения. Другое дело — выбор, который делает человек.

Ахматова выбрала Петербург своим городом. И он стал своим.

Северная столица и восточный псевдоним. Сочетание изысканного аристократизма, возвышенных нот с поистине восточной чувственностью, неукротимым азиатским напором — вот что такое творчество Ахматовой, поэтессы, связавшей две совершенно разные эпохи. Недаром же Евгений Евтушенко напишет после ее смерти:

«Ахматова двувременной была.
О ней и плакать как-то не пристало.
Не верилось, когда она жила,
не верилось, когда ее не стало.
Она ушла, как будто бы напев
уходит в глубь темнеющего сада.
Она ушла, как будто бы навек
вернулась в Петербург из Ленинграда.
Она связала эти времена
в туманно-теневое средоточье,
и если Пушкин — солнце,
то она в поэзии пребудет белой ночью...»²

Пожалуй, со словами «как будто бы навек вернулась в Петербург из Ленинграда» Ахматова бы не согласилась. Она не разделяла Петербург и Ленинград, свой город всегда был для нее одним и тем же городом. При всех различиях. Если в советское время при Ахматовой Ленинград называли Петербургом, она деликатно поправляла: «Город называется Ленинград».

А вот сравнение с белой ночью Ахматова, скорее всего, одобрила бы. Белая ночь — очень точное и очень емкое определение ее творчества. Белая ночь — символ романтики, олицетворение чего-то нежного, мимолетного... Белая ночь — визитная карточка Петербурга, такая же, как и Медный всадник...

Кто проникновеннее всех напишет о поэте? Только другой поэт. Об Ахматовой писали многие, но два стихотворения из всех, посвященных ее памяти, стоят особняком, стоят над всеми остальными. Первое написал Евгений Евтушенко. Второе — Иосиф Бродский. Иной ритм, иное содержание, но та же пронзительная нота восхищения напополам с горечью утраты. И, конечно же, благодарность. За все.

«Страницу и огонь, зерно и жернова,
секиры острие и усеченный волос —
Бог сохраняет все; особенно — слова
прощенья и любви, как собственный свой голос.
В них бьется рваный пульс, в них слышен костный хруст,
и заступ в них стучит; ровны и глуховаты,
затем что жизнь — одна, они из смертных уст
звучат отчетливей, чем из надмирной ваты.
Великая душа, поклон через моря
за то, что их нашла, — тебе и части тленной,
что спит в родной земле, тебе благодаря
обретшей речи дар в глухонемой вселенной»³.

А сама Ахматова писала о смерти так:

«Когда человек умирает,
Изменяются его портреты.
По-другому глаза глядят, и губы
Улыбаются другой улыбкой...»⁴.

На сохранившихся портретах и фотографиях Анна Андреевна улыбается нечасто. Но взгляд у нее неизменно приветлив, даже если она смотрит отстраненно. Приветливость — одна из главных черт ее характера, другая — интерес к людям. Достойным ее дружбы было легко и хорошо в присутствии Ахматовой, она дарила их теплом. Недостойных могла ожечь ледяным холодом, «одарить» презрительным молчанием. Там, где Фаина Раневская припечатывала острым словцом, Анна Ахматова предпочитала использовать молчание. Игнорируя причины, вызвавшие подобное поведение, некоторые сочиняли сказки о тяжелом характере и называли Ахматову Снежной королевой... Наполовину они оказывались правы, потому что Ахматова действительно была королевой. Но не снежной...

У снежных королев не бывает такой свиты.

«Может быть, люди именно потому так легко, надолго и охотно прикипали к ее жизни, что становились значительнее, талантливее, сильнее самих себя. Думаю, у каждого, кто бывал с Ахматовой, найдутся какие-то примеры, иллюстрирующие этот эффект возвышения, но они будут столь же различны, сколь непохожи характеры и судьбы окружавших ее людей»⁵, — писал Алексей Баталов.

Баталов верно подметил одно из главных свойств великой души — в ее обществе становишься лучше.

Фаина Раневская выражалась несколько иначе. В своем стиле, простом, но, одновременно, глубоком: «Была Анна Андреевна доброй, безгранично доброй, и все суки в своих воспоминаниях об этом молчат, а вспоминают себя!.. Читаю этих сволочных воспоминательниц об Ахматовой и беснуюсь. Этим стервам охота рассказать о себе, и к себе присыкнули незащищенную Анну Ахматову. Лучше бы читали ее, а ведь не знают, не читают...»⁶

О самой Раневской лучше всех, наверное, сказала ее коллега по актерскому цеху Клавдия Пугачева: «Она была очень искренним человеком и вместе с тем человеком, который всегда был в игре. Если не было ролей, она создавала себе роли, она играла саму себя. Актриса от Бога. Такой я ее и помню»⁷.

«Ахматова жила в страшное время, — писал Исайя Берлин, — и, по словам Надежды Мандельштам, при всех выпавших на ее долю испытаниях проявила истинный героизм. Никогда — ни публично, ни частным образом (передо мной, например) — она открыто не обвиняла советский режим, но вся ее жизнь была — если отнести к ней слова Герцена о русской литературе — непрерывным обвинительным актом. Любовь и поклонение, которыми окружено сегодня ее имя в Советском Союзе как художника и мужественного, несгибаемого человека, не имеют, на мой взгляд, аналогов. Ее жизнь стала легендой, молчаливое сопротивление всему недостойному себя и страны (как сказал Белинский о Герцене) сделали ее величайшим гением не только русской литературы, но и истории России двадцатого века»⁸.

Лучше, наверное, и сказать невозможно. В несколько строк Берлин сумел вместить всю суть. Суть жизни Ахматовой и суть ее творчества. Величайший гений? Безусловно. Не только русской литературы, но и истории России двадцатого века? Однозначно.

Ни Анны Ахматовой, ни Фаины Раневской уже давно нет с нами. Увы... Но нам осталось их творчество — стихи, заметки о жизни, фильмы, записи спектаклей... Иногда хочется помечтать — вот если бы Анна Андреевна всерьез занималась бы драматургией, а Фаина Георгиевна играла бы в ее пьесах... Это, наверное, было бы здорово, ведь в результате союза талантов рождаются шедевры.

Анна Ахматова и Фаина Раневская жили не столько для себя, сколько для других, и потому их жизнь была яркой и полноценной. Сквозь годы мы ощущаем ауру их обаяния, тепло и щедрость их душ, стоит нам только раскрыть книгу или начать смотреть картину.

Что можно сказать в завершение?

Только слова благодарности...

Примечания

1. Томашевская З.Б. Я — как петербургская тумба

2. Евгений Евтушенко. «Памяти Ахматовой».

3. Иосиф Бродский. «На столетие Анны Ахматовой» (1989).

4. Анна Ахматова. «Когда человек умирает...» (1940).

5. Алексей Баталов. Судьба и ремесло.

6. Алексей Щеглов. Раневская. Фрагменты жизни.

7. Пугачева К. Прекрасные черты.

8. Исайя Берлин. Встречи с русскими писателями в 1945 и 1956 годах (Meetings With Russian Writers in 1945 and 1956, 1980). Перевод Юлии Могилевской.