II

Особые отношения сложились у Раневской с Юрием Александровичем Завадским, главным режиссёром Театра имени Моссовета, где Раневская работала последние годы. Она называла его Пушком, маразматиком-затейником, уцененным Мейерхольдом, перпетуум кобеле. Творческие поиски Завадского оценивались ею как «капризы беременной кенгуру». Как-то она заметила: «В семье не без режиссёра».

* * *

Когда у Раневской спросили, почему она не ходит на беседы Завадского о профессии актёра, Фаина Георгиевна ответила:

— Я не участвую в мессах в борделе.

* * *

Как-то на репетиции Завадский крикнул из зала: «Фаина, вы своими выходками сожрали весь мой замысел!» «То-то у меня чувство, как будто наелась говна», — пробурчала Фаина Георгиевна. «Вон из театра!» «Вон из искусства!!» — ответила Раневская.

* * *

Актриса постоянно опаздывала на репетиции, и Завадский однажды попросил актеров при следующем опоздании её не замечать.

Запыхавшись, Фаина Георгиевна вбежала на репетицию:

— Здравствуйте!

Все молчат.

— Здравствуйте!

Никто не обращает внимания.

— Здравствуйте!

Снова тишина.

— Ах, нет никого?! Тогда пойду поссу.

* * *

Однажды на гастролях Раневской стало плохо с сердцем, Завадский отвез актрису в больницу, ждал, пока ею занимались врачи. На обратном пути спросил: «Что они сказали, Фаина?»

— Что-что — грудная жаба.

Завадский огорчился, воскликнул: «Какой ужас — грудная жаба!»

Но через минуту начал напевать: «Грудная жаба, грудная жаба...».

* * *

Раз перед началом репетиции вместе с другими актёрами Фаина Георгиевна ждала прихода Завадского, только что получившего к юбилею звание Героя Социалистического Труда. Когда её терпение лопнуло, Раневская спросила:

— Ну, где же наша Гертруда?