«Спутник славы — одиночество»
Уже в зрелом возрасте Раневская однажды назвала себя «выкидышем Станиславского» — то ли досадуя, что не довелось пройти его школу, то ли обещая таким образом оставаться хранительницей традиций его актерской системы. Она считала, что заданный Станиславским высочайший уровень русского театра ушел в небытие вместе с ним. Имеется и такое объяснение: однажды Раневская попыталась присоединиться к труппе основанного Станиславским и Немировичем-Данченко Московского Художественного театра, но в итоге получила отказ — отсюда, возможно, и слово «выкидыш». А дело было так.
Рекомендацию ей дал знаменитый актер Василий Иванович Качалов, с которым Фаина Георгиевна дружила с юности. По ее рассказам, направляясь к Немировичу-Данченко для предварительной беседы, она была близка к обмороку от счастья: Художественный театр — это же идеал, мечта многих лет! «Показ я помню плохо, — вспоминала Раневская, — была в каком-то бреду, к тому же снова начала заикаться от волнения». Кстати, интересный факт: избавиться от заикания полностью актриса не смогла до конца жизни, но на сцене с ней этого не случалось никогда.
«Сейчас долго смотрела фото — глаза собаки удивительно человечны. Люблю их, умны они и добры, но люди делают их злыми»
(Ф.Г. Раневская)
Видимо, претендентка все же произвела впечатление на Владимира Ивановича, и он дал понять, что Фаина Георгиевна может рассчитывать на место в труппе. И тут то ли от волнения, то ли по своей вечной рассеянности Раневская, перепутав и имя, и отчество, прочувствованно произнесла: «Большое вам спасибо, Василий Степанович!» На следующий день актрисе сообщили, что решение о ее зачислении в труппу отложено на неопределенный срок. Ей якобы передали фразу Немировича-Данченко: «Эта ваша Раневская — какая-то ненормальная, я ее боюсь».
Фаина Георгиевна никогда не была ученицей великого Станиславского, но, можно сказать, являлась «живой иллюстрацией» к его методике. Полное погружение актера в создаваемый образ, проживание чувств, эмоций и ощущений персонажа — все это актриса считала необходимым и именно на таких принципах выстраивала свою работу.
Первоначально в сценарии фильма «Дума про казака Голоту» никакой попадьи не было — как и в повести «Р. В. С.», по которой ставился фильм, был поп. Но режиссеру Игорю Савченко так хотелось снять в своем фильме Раневскую, что он на свой страх и риск решил превратить попа в женщину.
Казалось бы, постановщики и режиссеры должны были молиться на Раневскую — но нет. Ее яркий талант, заставлявший зрителей с замиранием сердца следить за происходящим на сцене, оборачивался свирепой требовательностью к себе и к окружающим. А ее невоздержанный и острый язык помогал приобретать врагов. В итоге многие театральные и кинематографические деятели, желая избавить себя от лишней головной боли, предлагали роль кому-то менее талантливому, но в то же время более «удобному», менее склонному говорить правду-матку в лицо и переворачивать по-своему режиссерский замысел. Зато те, кто рискнул пригласить Фаину Георгиевну, благодаря ей входили в историю — многие лишь потому, что когда-то «работали с самой Раневской». При этом актриса никогда не страдала звездной болезнью: не требовала заоблачных гонораров и хвалебных упоминаний в прессе, была совершенно равнодушна, если не сказать враждебна, и к тому, и к другому.
К началу 1930-х годов за плечами Фаины Георгиевны был внушительный послужной список: «Советский театр» Крыма, театральные труппы в Архангельске, Смоленске, Баку, Сталинграде. Она принимает решение снова попытать счастья в Москве, стремясь попасть в Камерный театр, открытый в 1914 году актером и режиссером Александром Яковлевичем Таировым. Они долго не могли встретиться лично, и пока длилось ожидание, Раневская приняла участие в нескольких постановках Театра Московского отдела народного образования (МОНО). И сам театр, и его спектакли особым успехом не пользовались, и об этой странице своей биографии актриса вспоминала редко. В отличие от работы с Таировым — о нем Раневская всегда говорила с любовью и благодарностью. Не только потому, что он открыл ей дорогу в столичные театры. Фаина Георгиевна всегда симпатизировала мастерам своего дела, людям, искренне влюбленным в искусство. Таиров же был не просто фанатиком театра — он умело сочетал в своих постановках классику и авангард, не скатываясь при этом в пустое экспериментаторство, уделял огромное внимание оформлению спектакля, тяготел к разнообразию материала: на сцене Камерного театра ставили Уайльда и Брехта, Анненского и Шницлера. Звездой Камерного была супруга Таирова — Алиса Коонен.
В 1931 году, когда приглашение в труппу Камерного театра было получено, Раневская начала свою работу в нем с роли проститутки Зинки в спектакле «Патетическая соната», посвященном революционным событиям. Играла блестяще — ее Зинка, глупая и хамоватая, но в то же время сентиментальная и наивная, вызывала у многих симпатию и жалость.
По словам Раневской, в Таирове ее восхищало «...его неизменно рыцарское, абсолютно бескомпромиссное отношение к искусству, которому он служил».
А вот спектаклю была уготована печальная судьба. В нем, несмотря на внешнее соответствие всем требованиям времени, усмотрели «сомнения в большевистском курсе», «сочувствие к национальным сепаратистам» и многое другое. «Патетическую сонату» в итоге сняли с репертуара. После Великой Отечественной войны в жернова репрессий попал и сам Таиров. Его убрали с поста руководителя Камерного театра, и в 1950 году он, так и не оправившись от потрясения (лишиться дела всей своей жизни!), умер в больнице. Это станет ударом для Раневской — она всю жизнь предельно болезненно воспринимала любую несправедливость и очень переживала смерть режиссера, несмотря на то, что в Камерном театре она проработала совсем недолго и «Патетическая соната» стала ее первой и единственной ролью на этих подмостках.
До сих пор нет единого мнения по вопросу о том, что стало причиной ухода Фаины Георгиевны из труппы Таирова. По одной из версий, она «не сошлась характером» с Алисой Коонен, которая настороженно относилась ко всем, кто мог бы оспаривать ее первенство. Но эта версия вызывает сомнения — Раневская продолжала дружески общаться и с Александром Яковлевичем, и с Алисой Георгиевной и во всех беседах отзывалась о них очень тепло — впрочем, как и они о ней. Может быть, дело в том, что Фаина Георгиевна всегда была склонна рубить сплеча и скоропалительно писать заявления об уходе? Возможно, и тогда, в начале 1930-х, произошел какой-нибудь «конфликт местного значения» и актриса рассталась с Камерным театром.
«Союз глупого мужчины и глупой женщины порождает мать-героиню. Союз глупой женщины и умного мужчины порождает мать-одиночку. Союз умной женщины и глупого мужчины порождает обычную семью. Союз умного мужчины и умной женщины порождает легкий флирт»
(Ф.Г. Раневская)
Следующей вехой в ее биографии стал Центральный театр Красной Армии (ныне — Центральный академический театр Российской Армии), которым руководил тогда Юрий Александрович Завадский. С этим человеком мы еще встретимся — он сыграл в биографии Раневской весьма значимую роль...
«С упоением била бы морды всем халтурщикам, а терплю. Терплю невежество, терплю вранье, терплю убогое существование полунищенки, терплю и буду терпеть до конца дней. Терплю даже Завадского»
(Ф.Г. Раневская)
Многие писали о том, что в творческой жизни Раневской заметна любопытная особенность — будучи еще молодой женщиной, она часто играла роли старух: бабушек, нянек, почтенных матерей... И ее работа в Театре Красной Армии началась с роли столетней генеральши Нюриной в пьесе «Я вас люблю». Но даже такая роль — почти неподвижная («играю мощи» — признавалась сама актриса) — производила впечатление на зрителей. Старуха, еле живая, с чуть слышным голосом, была все же величественна и значима.
Вскоре Фаине Георгиевне предложили роль горьковской героини Вассы Железновой — именно Театр Красной Армии первым поставил «Вассу» в 1936 году. Роль женщины с железным характером, способной одновременно и на глубокую любовь, и на бесчеловечную жестокость, умной и азартной, хитрой и в то же время в чем-то простодушной, позволила таланту Раневской раскрыться в полной мере. Москвичи начали ходить в театр именно «на Раневскую». Схожую роль она позднее исполнит в кино — мадам Скороход в фильме «Мечта».
Кстати, дебют Фаины Георгиевны в кинематографе состоялся в 1934 году. Она сыграла роль госпожи Луазо, ханжи «с манерами жандарма», в немом фильме по повести Ги де Мопассана «Пышка». Картину поставил режиссер-дебютант Михаил Ромм. Партийные бонзы дали разрешение на постановку «сомнительного сюжета» с дамами полусвета, так как им показалась нужной и своевременной кинолента, бичующая «язвы буржуазного общества». Но общая ее направленность получилась несколько иной. Она беспощадно выворачивала наизнанку не столько пороки буржуазного общества, сколько лицемерие, ханжество, глупость и ложь как таковые.
Тогда же, в 1930-е годы, проявится и еще одна особенность творческой судьбы Раневской — она постоянно оставалась «на вторых ролях», но неизменно привлекала к себе внимание не меньшее, если не большее, чем главные герои. И дело было не только в актерском таланте.
«Старая харя не стала моей трагедией — в 22 года я уже гримировалась старухой и привыкла, и полюбила старух в моих ролях»
(Ф.Г. Раневская)
Фаина Георгиевна, пожалуй, как никто другой из актеров, была склонна переиначивать текст роли, добавлять к режиссерскому замыслу свои яркие детали. В большинстве случаев постановщики соглашались с ее трактовками — и тогда на свет появлялся очередной маленький шедевр. Так произошло с фильмом «Дума про казака Голоту», поставленным по повести Аркадия Гайдара «Р. В. С.». Попадья, которую играла Раневская, появлялась на экране всего на несколько минут, но запоминалась надолго. Хищное выражение лица, быстрый взгляд исподлобья, руки, жадно хватающие подношения... Рассказывали, что режиссер предложил актрисе «поговорить» с канарейками и поросятами, которые, согласно сценарию, вольготно располагались прямо в хате попадьи. И когда «беседа» началась, включил камеру. Так что все эти «рыбы мои родные» и «золотые мои» по отношению к домашней живности — исключительно придумка и заслуга Раневской.
Спектакли и кинофильмы с ее участием растаскивались на цитаты. Конечно же, в этом отношении сразу приходит на ум фильм 1939 года «Подкидыш» — о потерявшейся в Москве девочке, в судьбе которой принимают участие самые разные люди.
Фаина Георгиевна и здесь появилась в общей сложности на несколько минут — в образе карикатурной дамы с детским то ли именем, то ли семейным прозвищем "Ляля". Этот персонаж немедленно принимается решать участь заблудившейся пятилетней Наташки, несмотря на робкие протесты супруга-подкаблучника Мули. Импозантная Ляля заявляет, что удочерит девочку и немедленно заберет ее на дачу, пресекая все разумные доводы мужа грозным «Муля, не нервируй меня!». Фраза немедленно ушла в народ... и используется по сей день, несмотря на то, что многие уже и не помнят, откуда она, собственно, взялась.
«Жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на диеты, жадных мужчин и плохое настроение»
(Ф.Г. Раневская)
А в фильме образ Ляли неожиданно претерпевал резкие изменения: потеряв в толпе неугомонную Наташку, она так предавалась горю, что становилась уже не смешной и нелепой, а трагически-трогательной... В этом еще одна особенность творчества Раневской: несколькими штрихами, подчас даже без слов, «дорисовать» своему персонажу биографию, заставить зрителя додумать его судьбу.
«Отпускайте идиотов и клоунов из своей жизни. Цирк должен гастролировать»
(Ф.Г. Раневская)
А сколько раз женщины разных возрастов, смотрясь в зеркало, иронически произносили: «Я никогда не была красива, но всегда была чертовски мила!» — эту фразу тоже подарила нам Раневская. Роль жены инспектора гимназии в фильме по чеховскому «Человеку в футляре» — изначально бессловесная и незаметная — была в буквальном смысле расцвечена Фаиной Георгиевной. Кстати, «дописывать» чеховские тексты она будет неоднократно. Но это всегда было настолько органично и смешно, что, думается, Антон Павлович не обиделся бы...
...Мир между тем менялся. Началась Вторая мировая война. И в 1939 году режиссер Михаил Ромм начинает работу над фильмом, посвященным тяжелой и неоднозначной теме — присоединению Западной Украины и Западной Белоруссии, входивших до того в состав Польши, к Советскому Союзу. Конечно, по мнению советских партийных и кинодеятелей, лента должна была превратиться в бравурный гимн «историческому воссоединению», разоблачить ничтожество «панов» и в очередной раз указать путь к светлому будущему. Но Ромм создал фильм, сюжет которого заставлял задуматься: стоят ли политические дивиденды поломанных человеческих судеб? Что дороже и ближе нам — кровные узы или идеология? Что ждет человека, отказавшегося от своей совести и чести в обмен на материальную выгоду?
«Оптимизм — это недостаток информации»
(Ф.Г. Раневская)
Раневская в этом фильме играет владелицу пансиона, мадам Розу Скороход — и роль ее, как всегда, неоднозначна: любовь к недотепе-сыну смешивается с презрением к нему — трусоватому, непрактичному, лживому. Цинизм мадам Розы (чего стоит хотя бы эпизод, в котором она помогает одной из постоялиц сочинять брачное объявление) сочетается с ее грубовато-покровительственным отношением к жильцам — порой кажется, что она относится к ним как к неразумным детям, нуждающимся в руководстве...
«Мечта» стала известна не только в СССР, но и за рубежом. Франклин Рузвельт назвал картину «одним из самых великих фильмов». Должное таланту режиссера и актеров (в первую очередь, конечно же, Раневской) отдали Чарли Чаплин, Теодор Драйзер, Мэри Пикфорд.
Работа над «Мечтой» была полностью завершена 22 июня 1941 года...
Во время Великой Отечественной войны Раневская оказалась в эвакуации в Ташкенте. Там укрепилась ее дружба с Анной Андреевной Ахматовой. Они были знакомы давно — если верить воспоминаниям Фаины Георгиевны, она еще в юности однажды отправилась из Таганрога в Петербург, чтобы выразить свое восхищение стихами «русской Сафо». «Открыла мне сама Анна Андреевна. Я, кажется, сказала: “Вы — мой поэт”, извинилась за нахальство. Она пригласила меня в комнаты. Дарила меня дружбой до конца своих дней».
Их роднило многое. Одиночество, неустроенность в быту, преклонение перед искусством. В записных книжках Фаины Георгиевны много тонких и ярких упоминаний об Ахматовой. Но впоследствии, когда ей предложили написать воспоминания о поэтессе, отказалась наотрез. Почему? «Потому, — ответствовала Фаина Георгиевна, — что очень люблю ее».
«Кто бы знал мое одиночество? Будь он проклят, этот самый талант, сделавший меня несчастной»
(Ф.Г. Раневская)
Кстати, именно слово «одиночество» чаще всего всплывает в биографиях Раневской. О своем одиночестве пишет и она сама («как много любви, а в аптеку сходить некому!»), и многочисленные биографы. Она никогда не была замужем и не имела детей. В последние годы вокруг этой темы было множество разных инсинуаций, но, думается, причина скорее в образе мышления Фаины Георгиевны, нежели в личных пристрастиях. Театр для нее был всем, она была актрисой до мозга костей, и на этих «вечных подмостках» просто не было места ни для чего другого — и ни для кого. Хотя эгоисткой ее не назовешь — о неизбывной готовности Раневской принимать участие в судьбе друзей, помогать финансово и морально вспоминают десятки знавших ее.
Может, одна из причин одиночества — характер? Резкий, прямой, неуживчивый? Но ведь многие пишут о том, что Фаина Георгиевна такой была далеко не всегда. Она легко находила общий язык с детьми, очень любила своих родных и близких. Сама она называла одиночество «спутником славы» — может быть, таким причудливым и не очень справедливым образом осуществился «закон мирового равновесия»? Если он существует, конечно.
Согласно легенде, когда Раневскую спросили о «второй половинке», она с присущей ей прямотой ответила: «Вторая половинка может быть у мозга, у таблетки и у задницы. А я изначально целая».
«Вы знаете, что такое сниматься в кино? Представьте, что вы моетесь в бане, а туда приводят экскурсию»
(Ф.Г. Раневская)