|
|
«Я жила со многими театрами...»«Кинематографический расцвет» в биографии Фаины Георгиевны, наступивший перед войной, можно отнести к категории «не было бы счастья, да несчастье помогло». В 1939 году она намеревалась уйти из Театра Красной Армии в Московский Малый театр — т уда ее пригласили, впечатлившись ролями актрисы в «Вассе Железновой» Горького, «Последней жертве» Островского, «Беззащитном существе» Чехова. Кстати, незадолго до этого — в 1937 году — государство отметило ее актерские достижения званием «Заслуженная артистка РСФСР».
Руководство Малого собиралось даже обновить репертуар — специально «под Раневскую». Но все пошло не совсем так, как предполагалось. В Театре Красной Армии актрисе строго указали на то, что советское руководство ведет активную борьбу с «летунами». В то время частая смена места работы вызывала подозрения: советский работник (независимо от того, где он трудится — в шахте, в театре или в заводской столовой) должен быть предан не только своему делу, но и предприятию! Что же касается Малого театра, то ситуация в нем описывается по-разному. Кто-то утверждает, что его начальство испугалось возможных последствий и отозвало свое предложение Раневской о совместной работе. Кто-то пишет, что вовсе не руководство, а труппа Малого театра коллективно заявила о нежелании видеть Фаину Георгиевну в своих рядах. Сама она тоже утверждала, что именно «зубры» Малого театра были категорически против ее появления.
Так или иначе, из Театра Красной Армии она ушла (видимо, посчитав ниже своего достоинства оправдываться и менять решения), а устроиться в любой другой театральный коллектив стало проблематично: чиновники от искусства боялись давать приют актрисе, пропесоченной в прессе (да-да, решение Раневской сменить место работы было раскритиковано даже на страницах «Советского искусства»!). Именно тогда она на несколько лет полностью «ушла» в кино, и, возможно, именно благодаря неопределенности в ее взаимоотношениях с московскими театрами появились на свет такие шедевры, как «Подкидыш», «Человек в футляре», «Мечта»... Со студией «Мосфильм» она и отправилась после начала войны в ташкентскую эвакуацию. В 1943 году артисты вернулись в Москву, и Фаина Георгиевна начала работать в Театре драмы (ныне это Московский академический театр имени Владимира Маяковского) под руководством Николая Павловича Охлопкова. Здесь Раневская задержалась на шесть лет, параллельно продолжая довольно активно сниматься в кино, но, увы, по-прежнему в ролях второго плана. Скажем сразу: на этом ее «путешествия по театрам» не закончатся, впоследствии Фаина Георгиевна перейдет в Театр имени Моссовета, оттуда — в Московский драматический театр имени Пушкина, затем вернется к «моссоветовц а м»... Только ли сложный характер и нежелание загонять себя в рамки заставляли ее переходить из одной труппы в другую? В 1979 году, в возрасте восьмидесяти трех лет, Раневская дала единственное интервью театральному критику Наталье Анатольевне Крымовой. Посмотрите эту запись, в которой собственно беседа перемежается фрагментами записей ролей Фаины Георгиевны. Кажется, что в предельно сжатом виде перед нами предстает и творческое кредо актрисы («не признаю слова “играть”!»), и весь ее путь в искусстве, и остроумные афоризмы, которые потом уходили в народ и превращались в анекдоты. — Фаина Георгиевна, а почему вы кочевали из театра в театр? — спрашивает Крымова. — Искала святое искусство, — отвечает Раневская (как это часто бывало — не сразу поймешь, говорит она всерьез или шутит). — Нашли? — Да. В Третьяковской галерее. Как-то раз Фаина Георгиевна пришла в магазин, а он оказался закрыт на обед. Уборщица, мывшая в торговом зале пол, обрадовалась: «Как же вас не пустить! Ведь, глядя на вас в кино, люди забывают о своем горе. Те, что побогаче, могут посмотреть что-нибудь получше, а для простого народа вы самая лучшая, самая дорогая!» Раневская была польщена. Может быть, в этом причина? Никогда не удовлетворяться сделанным, стремиться к идеалу во всем и, понимая, что идеала в мире нет и быть не может, продолжать поиск — это было свойственно Фаине Георгиевне, как, пожалуй, никому другому из ее современников-артистов...
Фильмы, в которых Фаина Георгиевна снялась во второй половине 1940-х годов, были разноплановыми — «Свадьба» по произведениям Чехова, «Небесный тихоход», «Слон и веревочка», «Весна», «Золушка». Но была у них у всех одна общая черта: особый внутренний свет, предчувствие близкого окончания войны в лентах 1944—1945 годов и радость по поводу одержанной победы — в более поздних. Этот свет, которого невозможно достичь ни репетициями, ни гениальной режиссурой, с лихвой перекрывал скромность декораций, скрадывал изможденность лиц актеров, передавался зрителям. Не потому ли даже сейчас, по прошествии семи десятков лет, мы с удовольствием смотрим эти фильмы, которые не могут похвастаться ни вложенными в них миллионами, ни спецэффектами, ни затейливостью сюжета? Раневская оставалась верна себе. Каждую роль — пусть даже незначительную — она превращала в острохарактерный шедевр. Вот, например, «Свадьба», снятая как сборная солянка из одноименного чеховского водевиля и рассказов «Жених и папенька», «Свадьба с генералом» и некоторых других произведений. Сюжет очень прост и хорошо всем известен: чиновник Эпаминонд Апломбов поставил условие родителям своей невесты Дашеньки: на свадьбе всенепременно «для солидности» должен быть генерал. Но в разгар торжества оказывается, что звание гостя — капитан второго ранга — ниже генеральского. Свадьба расстраивается, хозяева и гости показывают свое истинное лицо... Раневская играла мать невесты, Настасью Тимофеевну Жигалову. К собственной внешности Фаина Георгиевна, в отличие от многих актрис (да и актеров-мужчин тоже!) всегда относилась без особого пиетета, а грим для того или иного персонажа часто придумывала сама. И мадам Жигалова в ее исполнении являла собой настоящую карикатуру на мещанку конца XIX столетия: здоровенный нос, бесформенные брови, нелепая прическа с лохмами и кудельками. И как всегда, не только внешние приметы, но и движения, жесты, подчас почти незаметные, «лепили» единый образ.
Вот Настасья Тимофеевна, давая наставления дочери и ругая пьяненького супруга, энергично жестикулирует — это выдает в ней предприимчивую, властную даму. Но шаркающая, медленная походка мадам Жигаловой заставляет подумать и о том, что, наверное, нелегкой ценой далось ей внешнее благополучие! И мы уже готовы посочувствовать этой недалекой женщине, с таким трудом, возможно, выбравшейся из бедности и желающей «пристроить дочку за хорошего человека»... Но тут Настасья Тимофеевна, смертельно оскорбившись на слова одного из гостей о невеликом приданом, начинает хищно перерывать сундуки и едва ли не метать тряпье в физиономии обидчикам, попутно рассказывая о том, каких трудов и каких денег стоило собрать это приданое! И перед нами уже не замученная мать семейства, а жадная, расчетливая особа, не вызывающая ни малейших симпатий. Это вообще характерно для многих персонажей Раневской — пробуждать самые противоречивые эмоции: от отвращения до сочувствия, от искреннего смеха до яростного гнева.
Всего на несколько минут появилась Фаина Георгиевна в фильме «Небесный тихоход», сыграв роль военного врача, но и там превратила проходной эпизод в собственный бенефис. «Тихохода» после его выхода на экраны раскритиковали и партийцы, и кинематографические начальники: мол, негоже превращать в водевиль сюжет на военную тему! Зрители же приняли ленту с восторгом — и дело не в легковесности их восприятия, а в том, что измученные люди попросту нуждались в светлых эмоциях, не забывая при этом о подвиге тех, кто воевал. И образ Раневской полностью соответствует фильму: ее ученая дама-профессор умна, компетентна, но в то же время по-матерински заботлива и немного смешна: «Пить? Пить, голубчик, можно. Молоко, ситро, фруктовые воды...»
«Парад бабушек» в творческой биографии Фаины Георгиевны продолжился ролью в детском фильме 1945 года «Слон и веревочка» — о девочке Лиде, которая никак не могла научиться прыгать через скакалку. Лидочка видит во сне слона, который дает ей совет: для того чтобы постичь эту науку, необходимо делать добрые дела. Но, возможно, девочка не справилась бы с задачей, если бы не бабушкина помощь. Раневская, которой тогда еще не исполнилось и пятидесяти, перевоплотилась в классическую бабулю — с шалью на плечах, в очках, съезжающих на кончик носа, с пышной седой прической-короной. Говорят, что детей и животных переиграть невозможно. Но Фаина Георгиевна, по воспоминаниям всех причастных к фильму, выглядела столь же органичной, как и ее экранная внучка: и когда ее бабушка по-детски радовалась успехам Лидочки, и когда, решив спеть ей колыбельную, благополучно засыпала сама, и когда, попробовав прыгать через скакалку, залихватски заключала: «Совсем неплохо для моего возраста, черт возьми!» О своей шестилетней партнерше по съемкам, Наташе Защипиной, Раневская потом писала: «...неожиданно мы подружились. Может, оттого, что я вообще не умею сюсюкать и говорила с Наташей как со взрослой...»
А через два года «небожитель советского кино» Григорий Васильевич Александров выпустил картину «Весна». Согласно сюжету, известный режиссер намеревается снять фильм из жизни ученых и с этой целью знакомится с сотрудницей Института Солнца Ириной Никитиной. И по стечению обстоятельств на Никитину как две капли воды оказывается похожа киноактриса Вера Шатрова... с этого и начинается все самое интересное. Роль Никитиной (и Шатровой, соответственно) исполняла супруга Александрова, кинозвезда Любовь Орлова. Раневской же была уготована скромная роль домработницы, Маргариты Львовны. Но — очередной парадокс: многие ли сейчас могут вспомнить какие-нибудь фразочки Орловой в «Весне»? А вот перлы Раневской — «Белая горячка... горячка белая» и «Красота — это страшная сила!» — мы в шутку используем и по сей день... В Московском театре драмы в 1945 году Фаина Георгиевна играла в спектакле «Лисички» по пьесе Лилиан Хеллман. Она исполняла роль богатой американки Берди, выданной родителями за фабриканта Хаббарда. Но этот образ несколько выбивался из общего ряда образов «представителей буржуазии». Утонченная и добрая Берди выступала в спектакле как антагонист рваческого, жестокого мира, представленного ее супругом и его родней. Именно на примере «Лисичек» можно проиллюстрировать еще одну причину того, почему Раневская при всем ее таланте часто попадала в немилость к режиссерам и оставалась на вторых ролях. В то время театр и киноискусство были насквозь идеологизированы, каждая роль выступала не столько как образ, сколько как политический заказ: показать духовную нищету буржуазии! Продемонстрировать правильность выбранного политического курса! Кстати, и «Лисички» были разрешены к постановке в первую очередь потому, что автор, Лилиан Хеллман, сочувствовала «левым идеям». Раневская же никогда не превращала свой образ в агитационный плакат. Она не играла идею — она играла человека. С его достоинствами и недостатками, с его подчас непростой биографией, ошибками, радостями и горестями. Именно за это ее обожали зрители, и именно этого ей не могли простить чиновники, а также большинство режиссеров, трепетавших перед властью и ставивших «то, что велено».
Конец 1940-х — начало 1950-х годов оказались роковым периодом в истории советского театра. Сотрудниками ГБ был убит художественный руководитель Московского еврейского театра, председатель Еврейского антифашистского комитета Соломон Михоэлс, которого Раневская давно знала и очень любила: «...я не знала человека умнее, блистательнее его...» Умер лишенный возможности работать в театре, ошельмованный Александр Таиров. Один за другим уходили люди, которых Фаина Георгиевна называла своими любимыми друзьями, учителями, наставниками — очень тяжело она переживала смерть Василия Ивановича Качалова, скончавшегося в 1948 году. Ей самой удалось избежать репрессий — возможно, потому, что самый главный театровед СССР благосклонно относился к ее творчеству... Но о сложных взаимоотношениях Раневской и властей предержащих мы поговорим отдельно.
Продолжая «искать святое искусство», Фаина Георгиевна в 1949 году принимает приглашение Юрия Александровича Завадского войти в труппу Театра имени Моссовета. Завадский был учеником Станиславского и Немировича-Данченко, стремился, как писали о нем, превратить театр в «лабораторию современной советской пьесы». Он много внимания уделял психологизму, ценил в актерах стремление как можно глубже войти в образ. И вот в «царство Юрия Александровича» попала Раневская. Их странная то ли дружба, то ли вражда продолжалась много лет — Фаина Георгиевна будет уходить, потом возвращаться... И она, и Завадский явно отдавали должное талантам друг друга. Но руководителя театра часто раздражала непредсказуемость актрисы, ее желание импровизировать, бесконечно переделывать и «переигрывать» роль, постоянно спорить, доказывать, сомневаться... Правда, он не обижался на колкости Раневской, которая именовала начальника «вытянутым лилипутом», «перпетуум кобеле», утверждала, что он «появился на свет в енотовой шубе» и видит во сне, «что похоронен в кремлевской стене».
Многие писали о том, что глава Театра имени Моссовета, которому в молодости довелось провести несколько малоприятных часов на Лубянке, не мог избавиться от страха перед властями и поэтому был скорее конформистом, нежели диссидентом от искусства. Это не совсем справедливо — Завадский неоднократно привечал артистов, лишившихся работы из-за «неблагонадежности». Но, видимо, с точки зрения Фаины Георгиевны, смелости — как творческой, так и человеческой — ему явно недоставало. Тем не менее именно у Завадского Раневская много лет подряд играла роль в «идеологически правильной» пьесе «Шторм», причем эта роль спекулянтки Маньки стала для нее, как сейчас бы сказали, знаковой. К Маньке мы обязательно еще вернемся — право, она заслуживает отдельного рассказа! Так же как и Мачеха во всенародно любимом фильме-сказке «Золушка»...
В 1955 году Фаина Георгиевна перешла в Московский драматический театр имени Пушкина, в котором проработала восемь лет. Здесь она сыграла роль доньи Эухении в спектакле «Деревья умирают стоя» по пьесе испанца Алехандро Касоны. Женщина, вынужденная выбирать между людьми, родными по крови, и милыми сердцу «чужаками», в исполнении Раневской представала понятной и близкой всем — хотя, казалось бы, не приведи господь никому делать такой выбор! Сама актриса писала: «Работая над бабушкой в “Деревьях”, я отказалась от соблазнительного для этой роли внешнего колорита испанки. Меня взволновал характер этого человека. <...> Никакой “голос крови” не останавливает ее от решения порвать навсегда с преступным, по ее мнению, человеком...» Когда пост художественного руководителя театра занял Борис Равенских, отношения с ним у Раневской не сложились. По словам одного из тех, кто знал и Фаину Георгиевну, и Бориса Ивановича, «они оказались слишком похожи по характеру». И в 1963 году она возвращается в Театр имени Моссовета, в котором уже останется до самого конца... Как утверждала позднее актриса, «я жила со многими театрами, но так и не получила удовольствия».
|
|
|
Главная Ресурсы Обратная связь
© 2024 Фаина Раневская.
|