16 декабря 1940 года

Здравствуй, Фирочка!

Поздравляю тебя с грядущими праздниками, которые в этом году переходят один в другой. Хорошей тебе Хануки, милая моя, и хорошего Нового года. Не знаю, как у вас в Баку, а в Москве все-все празднуют Новый год¹. Я заранее наготовила всем подарков, пока у меня были свободные деньги, а то ведь все растрачу и придется занимать на подарки. Так вот и живу — занимаю, отдаю, снова занимаю. Уже и не помню, сколько раз пыталась навести порядок в своих тратах, но все без толку. Начну записывать, но быстро брошу. Нет у меня бухгалтерского таланта, я ужасно непрактичная. Трачу, не думая о том, сколько у меня осталось, а потом бью себя по голове. Ты сейчас смеешься, когда читаешь эти строки, потому что для тебя бухгалтерия — плевое дело. Кому Бог даст талант, тому даст.

Теперь у меня есть внук, которому можно дарить ханукальные деньги². Пусть он еще мал и не понимает, что такое деньги, но я не могу удержаться от того, чтобы не доставить себе такое удовольствие. Достался мне случайно серебряный рубль, так я его и приберегла нашему милому Алешеньке. Люблю делать подарки. Тебе тоже кое-что припасла, жду оказии.

Тата под моим влиянием стала настоящей кошерной поварихой. Шучу — какая кошерность может быть там, где борщ заправляют сметаной? — но она готовит такие латкес³, каких я никогда нигде не пробовала. Корочка хрустит, а то, что внутри, — тает на языке. У нас в Таганроге, когда нанимали кухарку, то пробовали ее бульон и латкес. Если бульон хорош и латкес не пересушены, то кухарка знает свое дело. Мне, например, стряпня не удается. И картошку отжимаю, как положено, и масло разогреваю, и от сковороды ни на шаг не отойду, но у меня получаются картофельные оладьи, а не латкес.

Недавно познакомилась с режиссером Хейфицем⁴, который снял «Члена правительства» и «Депутата Балтики». Нас познакомила моя портниха, которая знала Хейфица еще по Минску (они оттуда), но на самом деле нас познакомил Чехов. Хейфиц любит Чехова так же страстно, как и я. Хочет снять картину по Чехову, только пока еще не решил, на чем именно остановиться. Хейфиц серьезный режиссер, вроде Михаила Ильича, комическое его не интересует, ему подавай драму. Ну а если драму, то тут или «Даму с собачкой», или «Попрыгунью», ничего лучше для экранизации не найти. Ах, Фирочка, ты не представляешь, как бы я хотела сыграть Анну Сергеевну! Но какая из меня Анна Сергеевна? Я уж скорее на роль собачки гожусь. В этой роли в последнее время я имела успех у Алешеньки. Тявкаю, а он смеется. Удивительно, как славно умеют смеяться младенцы. Так бы все и отдала за одну его улыбку!

Посмотрим, что выйдет хорошего из знакомства с Хейфицем. Каждый режиссер для меня все равно что кавалер для девушки. Смотрю на него с надеждой — вдруг это тот самый, мой, который даст мне замечательную роль. Пока что, Фирочка, у меня всего одна роль, которой я смогу гордиться, когда картина будет готова. Это роль в картине Михаила Ильича. Я тебе уже писала об этом. Тут все сошлось так, как я люблю, — хорошая роль, хороший режиссер, хорошие актеры. Из жирной курицы плохого супа не сварить, поэтому я почти уверена, что картина получится хорошей. Конечно, пока дело не закончено, нельзя его хвалить, но я чувствую, что на этот раз все будет хорошо и я наконец-то оправдаюсь перед зрителями за Иду и Лялю. Кино — страшное дело, Фирочка. Меня не будет, а пленка останется. Плохая роль — это вечный позор. Ах, как бы я хотела иметь возможность выбирать роли! Вот клянусь тебе, что как только поступлю в театр, так сразу же стану разборчивой. Надеюсь, что в будущем году эта моя мечта наконец-то сбудется. Забыла написать, что картина Михаила Ильича называется «Мечта». Я вижу в этом названии хорошее предзнаменование. Вот выйдет в будущем году на экраны «Мечта», и моя мечта тоже сбудется. Дело не только в предзнаменованиях, но и в том, что меня почти пригласили в вахтанговский театр. Я пишу «почти», потому что обсуждала этот вопрос с очередным режиссером, а не с главным. Главный там Симонов⁵, а я разговаривала с Охлопковым. Если ты не помнишь, кто это, так это тот, который руководил Реалистическим театром, который объединили с Камерным и т. д. Когда Охлопков был в Камерном, их с Таировым за глаза звали «Александром Первым» и «Николаем Вторым». Должна сказать, что Охлопков в качестве заместителя Таирова вел себя очень достойно. Он понимал всю сложность положения, избегал малейших трений с Таировым (а трения могли возникнуть едва ли не каждый день) и вообще ладил со всеми. Хороший человек. Теперь он режиссер в вахтанговском театре. Ниночка поговорила с ним обо мне (сосватала меня), были смотрины, Охлопков сказал, что поговорит с Симоновым, а это уже означает, что половина дела сделана. Симонов уважает мнение Охлопкова и вряд ли станет возражать. Кроме того, в вахтанговском хорошая труппа. Театр, конечно, своеобразный, не похожий на другие театры, но это не беда. Это не главное. Главное, что там служат искусству, а не разменивают его на пятаки, как в других местах. Я сейчас особенно остро это чувствую, потому что во время концертов, которые организует Мосэстрада, мне приходится постоянно краснеть. Не за себя, Фирочка, а за других актеров. Они считают, что если это — концерт, дело минутное, проходное, то можно играть спустя рукава. Очень неприятно это видеть. Иногда не выдерживаю и делаю замечания. Машут рукой — подумаешь, ничего страшного, зрители даже аплодировали. Ах, надо же понимать, когда тебе аплодируют от души, а когда просто из вежливости.

Павла Леонтьевна две недели лежала с температурой. Подозревали воспаление легких, но оказалось (слава Богу!), что бронхит. Удивляют меня некоторые врачи. Пока человек болеет, они качают головами и говорят: может быть то, а может и не то. Когда же больной выздоравливает, говорят уверенно: значит, это была не пневмония, а бронхит. Если человек уже выздоровел, то зачем ему нужен ваш диагноз? Диагноз нужен, когда человек болен, чтобы его правильно лечить. Бедной Павле Леонтьевне назначили уколы, которые совершенно ее измучили, хотя можно было обойтись и без них. Вот у нас в Таганроге был доктор Шамкович, так он с одного взгляда ставил диагноз и никогда не ошибался. Чахотка так чахотка, пневмония так пневмония, бронхит так бронхит. Тата делает Павле Леонтьевне компрессы.

Кажется, что совсем недавно был двадцатый год, а тридцатый — так просто вчера, а теперь уже наступает сорок первый. Это с одной стороны, а с другой, мне кажется, что в Камерном я играла целую вечность назад. Все зависит от того, что именно вспоминать.

Боюсь, что Камерный театр не дотянет до своего тридцатилетия (оно будет в 45-м). Все идет к тому, что его закроют или снова объединят с другим, но уже под чьим-то чужим руководством. Даже успех с «Мадам Бовари»⁶ не успокаивает всех нас (меня, Ниночку, Алису Георгиевну). Камерному так не везет, что и успех оборачивается чем-то плохим. Кто-то из критиков написал, что теперь нужно перенести чайку с занавеса Художественного театра на занавес Камерного — и сразу же вспыхнул скандал. Как так? За что Таирову чайку? Фраза, сказанная для красного словца, разворошила осиное гнездо. Теперь весь Художественный театр ополчился на Таирова. Да и другие тоже смотрят косо — разве Таиров лучше всех? Ничего хорошего ждать не приходится, только новых нападок. Как будто бы Таиров написал про чайку. Сам он, когда прочел это, сказал: «Какая чушь!» Плохи дела у Таирова, очень плохи. Юрий Александрович недавно сказал, что у Таирова есть только один выход — уехать с труппой куда-нибудь в провинцию и создать там новый, советский театр. Но разве сможет Таиров оставить свой театр? И кто ему даст что-то создавать в провинции? Он на плохом счету, таким создавать новое не доверяют. Сама я считаю, что из Таирова мог бы получиться прекрасный преподаватель, но разве он может уйти преподавать? Он же обещал Алисе Георгиевне, когда делал ей предложение, что она будет примой в его театре. Грустно все это, Фирочка, очень грустно. Для меня Камерный театр (при всем, что там со мной случилось) остается ниточкой, связывающей меня с моей юностью. Многое изменилось, почти все изменилось, а Камерный театр такой же, как и был. То есть он тоже изменился, но дух остался прежним (я в хорошем смысле, а не в плохом). Прихожу туда как на встречу со своей юностью — вспомнить, поплакать. С каждым годом я становлюсь все сентиментальнее, любой пустяк может меня взволновать.

Совсем забыла — Эйзенштейн (да, Фирочка, — сам Эйзенштейн) хочет, чтобы я снялась в его исторической картине об Иване Грозном. До съемок еще далеко, и подбирает Эйзенштейн актеров долго, меняя одного на другого, так что пока радоваться рано. Пока можно только надеяться. Мне кажется, что Эйзенштейну порекомендовал меня Михаил Ильич. Уточнять я не стала, неловко.

Очень приятно сознавать, что после стольких лет мытарств жизнь начала налаживаться (ой, не сглазить бы!). Снимаюсь у моего любимого режиссера, получила предложение от самого Эйзенштейна, жду места в вахтанговской труппе. На этом фоне у меня прошли все болячки. Правильно говорят, что все болячки происходят от нервов. Когда нервы в порядке, то и все остальное тоже в порядке. Павла Леонтьевна считает, что мне пошла на пользу поездка в Цхалтубо, но я знаю, что это не так. Про Цхалтубо я тебе рассказывала, да и не может никакой курорт дать столько здоровья, сколько дают спокойные нервы.

Хороших тебе праздников, милая моя!

Целую, твоя Фаня.

Примечания

1. Впервые Новый год в СССР стали праздновать в 1935 году.

2. В Хануку принято дарить детям деньги.

3. Традиционное ханукальное кушанье — картофельные оладьи.

4. Хейфиц Иосиф Ефимович (1905—1995) — советский и российский кинорежиссер.

5. Симонов Рубен Николаевич (1899—1968) — известный советский актер, режиссер театра и кино, педагог. Ученик Евгения Вахтангова.

6. Премьера спектакля Камерного театра «Мадам Бовари» по одноименному роману Гюстава Флобера состоялась в 1940 году.