1 июня 1948 года

Здравствуй, Фирочка!

Никак не могу привыкнуть к своему одиночеству. Не привыкла я жить одна. Скучаю по Павле Леонтьевне и всем остальным невероятно. Так скучаю, будто они уехали во Владивосток, на край земли, а не на Хорошевское шоссе. Уже сто раз пожалела о том, что не поехала вместе с ними. Черт с ней, с длинной дорогой до театра! Лучше потратить немного времени на дорогу, но жить не одной. Но теперь уже поздно что-то менять, дело сделано. Приходится привыкать.

Словно в наказание мне досталась отвратительная комната с отвратительными соседями. Сама виновата, потому что проявила легкомыслие. Надо было посмотреть комнату, прежде чем соглашаться, а я увидела в ордере адрес и метраж, подумала: «Ах, как повезло — и место хорошее, и метраж приличный» и согласилась. Когда увидела, как мне «повезло», ахнула и побежала обратно, просить другую комнату. Но мне дали от ворот поворот. Расписались? Все — комната ваша, поздно рыпаться. Обрадовались, засранцы, что сбыли народной артистке такую поганую комнату. Мое окно, Фирочка, глядит на стену соседнего дома, рукой можно достать. От этого в комнате темно даже днем, приходится все время жечь электричество. Дело не в электричестве, этот расход мне по карману, а в том, что без солнечного света жить тоскливо, хандра моя от отсутствия солнышка усиливается. Но ладно бы только это. С соседями мне тоже не повезло. Они как услышали, что здесь будет жить артистка, так решили, что я стану устраивать их дела и одалживать им деньги. Артистка богатая, известная. Что ей стоит помочь? С неделю мне досаждали просьбами, а когда поняли, что где на меня сядешь, там с меня и слезешь, обиделись и начали исподтишка гадить. Обувь нельзя в коридоре оставить — непременно насыплют какого-нибудь сора. Стоит кому-то прийти ко мне в гости, так соседи сразу же начинают жаловаться на шум. Празднование новоселья прервал приход милиционера, которого привели соседи. Мне было очень неловко перед гостями. А сами соседи, когда напьются, шумят так, что хоть затыкай уши и беги прочь. Стараюсь лишний раз не выходить из комнаты, чтобы ни с кем не встречаться. Готовлю у себя на примусе. Так мне спокойнее. По крайней мере могу быть уверена, что мне в кастрюлю не плюнут и не нальют помоев. Теперь соседка за стенкой жалуется на то, что мой примус сильно гудит и мешает ей спать. Представь, Фирочка, как должен гудеть примус, чтобы за стенкой нельзя было бы спать. Как паровоз, наверное. А у меня тихий трофейный примус. Одно только хорошо — здесь тепло и сухо. В окно не дует, потому что напротив стена, стены толстые, каменные и этаж второй, далеко от земли. Утешаюсь этим. Но решила уже, что надолго здесь не останусь. Надо подобрать жилье получше, хорошо бы отдельную квартиру, чтобы не приходилось бы общаться с разными идиотами. Представляю, какие сплетни они обо мне разносят.

В театре тоже тоскливо. Роли мои меня не устраивают и вообще все не так. Совершенно пропал задор. Понимаю, что нужно уходить, чтобы совсем не остыть к сцене, но долгие годы вне театра научили меня осторожности. Возможно, что и чрезмерной. Я теперь не семь, а сто семь раз должна отмерить, прежде чем отрезать. А то как бы снова не оказаться у разбитого корыта. На этот раз понимаю, что не окажусь, потому что если уж Юрий Александрович зовет меня к себе, то взять уж возьмет, ситуация с Малым театром не повторится. Но как там будет, это еще бабушка надвое сказала. Я в сомнениях, как васнецовский Витязь. Стою на распутье и не знаю, что мне делать.

А теперь, Фирочка, если ты читаешь это письмо стоя, то присядь, чтобы не упасть, потому что сейчас ты прочтешь удивительную новость. Федор Иванович¹ сделал мне предложение, но я его не приняла. Я не шучу, не разыгрываю тебя и я не сошла с ума. Дело было так. Федор Иванович пришел ко мне в гости (соседи его не узнали, потому что он был в штатском костюме и приехал на такси). Я показала свои «хоромы» и пожаловалась на угнетающее меня одиночество. Как другу пожаловалась, без всякой задней мысли. А Федор Иванович вдруг посерьезнел, сказал, что сам тоже страдает от одиночества, и предложил мне выйти за него замуж. Я ушам своим не поверила. Дружба дружбой, а вот на эту тему между нами никогда и намека не было. Я вообще не собиралась выходить замуж с 1916 года. Хотела раз, да перехотела. А тут на старости лет мужчины начали делать мне предложения. Оцени, милая моя, весь комизм происходящего. Тридцать лет мне не делали предложений (бедняжка С. не в счет, потому что предложение от женатого мужчины я за предложение не считаю). Тридцать лет! А теперь за неполный год — целых два. Я опешила, Фирочка, и не знала, что сказать. Вернее, я не знала, как отказать так, чтобы не обидеть Федора Ивановича. Начала что-то лепетать, потом разрыдалась, он меня успокаивал. Та еще вышла сцена, смесь водевиля с трагедией. Когда успокоилась, объяснила, что в жены я не гожусь, лучше мы останемся хорошими друзьями, чем станем портить друг другу жизнь. Федор Иванович не представляет, что за наказание жена-актриса. У него вообще превратное представление об актерской жизни как о вечном празднике. Хорош праздник. Врагам нашим побольше таких праздников! Надеюсь, что он на меня не обиделся. В гости больше не приходил, но перед отъездом в Тбилиси² пригласил в ресторан. Не знаю, была ли то прощальная встреча или нет. Будущее покажет.

Только не пиши мне, Фирочка, что я дура — отказала маршалу и такому хорошему человеку! Я сама знаю, что я дура. Мне это объяснили дома еще в прошлом веке. Если бы Федор Иванович не был бы таким золотым человеком, я, может, и не отказала бы ему. Подумала бы, что надо на старости лет испытать все радости замужества, и согласилась. Это я шучу, конечно. Ну какая из меня жена? Хранительница домашнего очага? Рачительная хозяйка? Да таких, как я, к домашнему очагу и близко подпускать нельзя. Чем я угощала Федора Ивановича, когда он пришел в гости? Другая бы расстаралась, наготовила всяких яств, а мы ели торт, который он сам и принес. Павла Леонтьевна с Татой хорошо знают, какая из меня хозяйка, и переживают, как я справляюсь одна. К тому же у Федора Ивановича очень ответственная служба. Ему дома нужен ангел, который встретит вечером, приласкает, успокоит. Похожа ли я, старая психопатка, на такого ангела? Федору Ивановичу подошла бы Ниночка. Вот она — ангел. Всех терпеливо выслушивает, всех жалеет. А мне как вожжа под хвост попадет, так только держись. Соседи мои дождутся — в один прекрасный день не вытерплю и дам им такого перцу, что они неделю чихать будут!

Такая вот у меня новость. Многим ли женщинам делают предложения маршалы? И многие ли им отказывают? Никому не рассказывала про это предложение, даже Павле Леонтьевне. Неловко рассказывать. Только с тобой поделилась, потому что поделиться с кем-то хочется, а ты поймешь меня правильно и не станешь думать того, чего не надо.

Я голову сломала, все никак не могла понять, почему, как только я отправляю тебе фотокарточку, так письма непременно пропадают. Ответ на эту загадку дала мне Любочка, которой я между делом пожаловалась на «проклятье» с фотокарточками. Кто-то из почтовых работников видит на конверте «Ф. Раневская», чувствует на ощупь, что в конверте лежит карточка, не может устоять перед соблазном получить карточку артистки Раневской. Чертова слава, без нее тоскливо, а с ней тошно. Поэтому не удивляйся тому, что на этот раз я написала на конверте мою «девичью» фамилию. Высылаю тебе еще раз нашу пражскую семейную фотографию. Надеюсь, что на этот раз письмо дойдет. Кому нужна карточка какой-то Фельдман?³

Чуть не забыла — в новой картине Александрова я играю богатую американку, прямую противоположность Маргариты Львовны. К имени «Маргарита» у меня особое отношение, ведь так же звали и итальянскую певицу, с которой началось наше знакомство с Павлой Леонтьевной⁴. Александров в восторге от Маргариты. Честно признаюсь, что и сама ею довольна. Роль удалась. Все думают, что фразу: «Красота — это страшная сила» придумала я. Надсона⁵ совсем забыли, а ведь когда-то знать его поэзию считалось признаком хорошего тона. Новая Гришина картина — не комедия, а драма нашего времени. Два города — в советском и американском секторах, два коменданта и т. д. Подробности раскрывать не стану. Уже за то, что я тебе написала, Гриша может меня придушить. У него правило — до премьеры ни слова о новой картине. Только сам он может что-то сказать, остальным категорически запрещено. Но я и не собираюсь раскрывать сюжет, я просто хотела сказать, что Гришу снова потянуло в серьезное кино. Любочка от этого совершенно не в восторге, и я ее понимаю. Грише хорошо удаются только комедии. У каждого режиссера есть свой жанр. Например, если Михаил Ильич возьмется снимать комедию, то наперед можно будет сказать, что получится ни то ни се. Комедии не его стихия, точно так же, как драмы — не Гришина. Гриша с Любочкой даже поссорились по этому поводу. Чтобы они, да поссорились, это просто невозможно представить. Сколько с ними знакома, они всегда воркуют, как два голубка. А тут — поссорились и два дня дулись друг на друга. В 43-м, у вас в Баку, Гриша снял серьезную картину, которая так и не вышла в прокат⁶. Любочка до сих пор не может этого забыть. Как же так? Я снялась, а никто этого не увидел? Между нами говоря, она ужасно тщеславная. Они с Гришей соревнуются с Пырьевым и Ладыниной⁷. Кто что снял, кто что получил. Ходят слухи (это мне сказала Любочка), будто Пырьев собирается экранизировать Достоевского — не то «Бедных людей», не то «Преступление и наказание». Видимо, потому Александров и взялся снимать современную драму. У него я играю американку, а у режиссера Файнциммера — немецкую фрау. С Файнциммером у меня давние счеты. Когда-то, еще до войны, он пригласил меня сниматься в своем «Дербенте»⁸, а потом передумал. Я разозлилась и прокляла этот «Дербент» вместе с потрохами и с режиссером. В результате Файнциммер целый год переделывал картину, пока ее не приняли. Теперь же он решил исправить свою ошибку. Приехал ко мне в театр с букетом, попросил прощения за «Дербент», наговорил комплиментов и сказал, что не видит в роли фрау никого, кроме меня. Все мы ошибаемся, Фирочка, и всем нам приходится исправлять свои ошибки. Исправлять их надо красиво. Я согласилась сниматься и больше не сержусь на Файнциммера.

Пожалуй, обо всем важном я тебе рассказала. На этом закончу.

Целую тебя и с нетерпением жду ответа.

Твоя Фаня.

PS. Телефона в моей новой квартире нет. И слава Богу, что так. Иначе бы мои «милые» соседи целый день грызлись бы по поводу того, кто кому позвонил и кто сколько занимает аппарат. Меня отсутствие телефона не волнует совершенно. Если я нужна срочно, то мне звонят в театр, и я звоню оттуда или от кого-то из знакомых.

Примечания

1. Речь идет о видном советском военачальнике Маршале Советского Союза Федоре Ивановиче Толбухине (1894—1949).

2. В 1947—1949 годах Толбухин был командующим войсками Закавказского военного округа, штаб которого находился в городе Тбилиси.

3. Фельдман — настоящая фамилия Фаины Раневской.

4. Имеется в виду роль певицы Маргариты Каваллини в пьесе Эдварда Шелдона «Роман».

5. Надсон Семен Яковлевич (1862—1887) — русский поэт. Фраза «Красота — это страшная сила» взята из его стихотворения «Дурнушка».

6. Имеется в виду художественный фильм «Одна семья», снятый в 1943 году режиссером Григорием Александровым на Бакинской киностудии.

7. Ладынина Марина Алексеевна (1908—2003) — известная советская актриса театра и кино, вторая жена кинорежиссера Ивана Александровича Пырьева (1901—1968).

8. Имеется в виду фильм «Танкер "Дербент"», снятый режиссером Александром Файнциммером по одноименной повести Юрия Крымова в 1941 году.