Глава VII. Рыжий у ковра, или Наказание Создателя

В детстве Фаина Раневская пережила тяжелейшую душевную травму — смерть крохотного брата. Горе ее не знало пределов, но детская безутешная скорбь не помешала будущей артистке отнестись к печальному событию с некоторой долей зарождающегося профессионального цинизма. «Актрисой себя почувствовала в пятилетием возрасте. Умер маленький братик, я жалела его, день плакала. И все-таки отодвинула занавеску на зеркале — посмотреть, какая я в слезах»¹. В ней гармонично уживались сострадание и артистическое хладнокровие.

Раневская, как и большинство крупных художников, была соткана из противоречий. Она очень щепетильно относилась к бескультурью окружающих ее людей, но сама порой позволяла себе совершать поступки, несовместимые с поведением воспитанного человека. Алексей Щеглов, ее «эрзац-внук», вспоминает, как Фаина Георгиевна в его присутствии купила в буфете Большого театра (!) апельсины, чтобы угостить ими Павлу Леонтьевну. Дело происходило во время театрального антракта. Мальчик, восхищенный роскошным убранством Большого, где-то посеял увесистый, надо полагать, пакет с покупкой. Когда они вернулись в зрительный зал, актриса обнаружила пропажу пакета и тут же бросилась, прихватив мальчика, на его поиски. Им пришлось снова зайти в буфет, привлекая своей суетой внимание респектабельной публики. В итоге покупка нашлась, но после этого случая Фаина Георгиевна в Большой театр «эрзац-внука» не приглашала.

«Жизнь моя прошла около, все не задавалась.

Как рыжий у ковра»

Даже в условиях тотального товарного дефицита покупка апельсинов в главном оазисе русской театральной культуры, да еще последующая обида на ребенка за их пропажу как-то не очень вяжутся с положением всемирно известной и всенародно любимой артистки. Не сочетается эта история и со строгим, элитарным, хотя бы и в пределах полупровинциального Таганрога, купеческим воспитанием в доме Фельдманов. Сестра Раневской, Изабелла, в дневнике процитировала угрожающие слова своего отца, Гирша Хаимовича, предупреждающего детей: «"...Замечу, что вы курите — отшлепаю по губам, увижу, что грызете семечки — оторву губы и брошу собакам" — семечки в нашем кругу считались вопиющим моветоном, грехопадение так не пятнало репутацию, как эта простонародная забава»².

Противоречивость натуры Фаины Раневской проявлялась во многом. Она славилась своим жалящим злословием. Ее меткие, нокаутирующие остроты били по самым авторитетным целям. С другой стороны, актриса поражала знакомых своей нечеловеческой отзывчивостью и исключительным состраданием. Когда в 1939-м году Марина Цветаева вернулась в Россию из эмиграции, Фаина Георгиевна оказалась одной из немногих, кто оказал поэтессе не только моральную, но и материальную поддержку. Правда, эта помощь не спасла Марину Ивановну, убитую отчаянным одиночеством и безысходной бедностью, но тем не менее актриса поступила как порядочный и добрый человек. Через сердце пропустила Раневская и гибель в 1967 году человека, далекого от ее круга общения — космонавта Владимира Комарова. «Я не могу успокоиться, — вспоминал Глеб Скороходов слова Фаины Георгиевны, — как я завтра буду играть? Его смерти сопричастны мы все. Он умер за нас». Буквально вулкан яростного гнева извергла Раневская, когда узнала о месторасположении Всесоюзной студии грамзаписи. «Это возможно только в стране, — возмущалась она, — где безбожие выставляют напоказ и гордятся, если при этом кто-то аплодирует голой жопе». Раневская не была верующим человеком в широком понимании этого словосочетания, но известие о том, что студия грамзаписи находится в бывшей кирхе, сильно оскорбило ее.

«Мои любимые мужчины — Христос, Чаплин, Герцен, доктор Швейцер, найдутся еще — лень вспоминать»

Казалось бы, такой несгибаемый характер должен исключить личную жизнь вообще... Нет, не исключил. Был в жизни Фаины Раневской непродолжительный, но яркий роман с маршалом Федором Толбухиным. От этой истории любви осталась одна лишь трогательная фотокарточка, запечатлевшая счастливую артистку и влюбленного в нее военачальника.

Крупный армейский чин, командующий войсками Закавказского военного округа, и актриса, прославившаяся своими карикатурными ролями, — трудно представить, что могло их сблизить... Однако в послевоенные годы между бравым, убеленным сединами маршалом (Раневская называла его по имени-отчеству) и немолодой актрисой вспыхнули чувства, которые могли бы повернуть их жизнь в сторону семейного счастья. Но в 1949 году маршал Советского Союза Федор Иванович Толбухин неожиданно умер, и Фаина Раневская снова осталась одна. Теперь уже окончательно и бесповоротно.

«Как жестоко наказал меня "создатель" — дал мне чувство сострадания»

За Раневской ухаживали и многие другие мужчины. Однажды сестра Фаины Георгиевны, Изабелла, во время светской беседы пожилых дам, собравшихся в квартире актрисы, обмолвилась о некоем Максимилиане, молодом человеке из далекого-предалекого прошлого, который якобы стал еще одной причиной отказа Раневской покинуть Россию в 1917 году.

«Максимилиан? — сестра нахмурилась и строго посмотрела на меня. — Где он, Максимилиан? Зачем вспоминать этого засранца? Чтобы все сказали — Раневская осталась не на родине, а на бобах? У меня есть один любовник — театр! Я никогда не изменю ему, а он мне»³.

Личная жизнь Фаины Георгиевны чем-то напоминала романс Никиты Богословского, исполненный ее героиней-тапершей из фильма «Александр Пархоменко»:

И летят, и кружат
Пожелтевшие листья березы.
Я одна, я грущу,
Приходи и меня пожалей.

«Однажды, — вспоминал театровед Борис Михайлович Поюровский, — я спросил у Фаины Георгиевны, с которой дружил: "Слушай, Фуфа, скажи мне честно, по-дружески, у тебя в жизни был какой-нибудь роман?" Она ответила: "Конечно! Конечно! У меня был знакомый профессор, очень умный человек. Он жил в Ленинграде. Мы с ним переписывались. Однажды он решил, что мы с ним должны увидеться. Он пригласил меня к себе. Я купила билет на поезд, причем я выбрала одноместное купе в СВ. Зашла проводница. Я спросила у нее: "Дорогая, вы можете мне принести стакан чая?" Она ответила: "Конечно! Сейчас я соберу билеты и принесу вам чай".

Проводница собрала билеты, но о Раневской забыла. Актриса вторично озвучила свою просьбу: "Извините, вы забыли мне принести чай". Проводница снова пообещала выполнить просьбу, а сама сказала своей напарнице: "Надо быстро сделать чай и отнести этой". Стенка, отделяющая купе Раневской от купе проводников, была очень тонкой. И Фаина Георгиевна слышала разговор проводниц.

После этого она тихонечко собрала свои вещи обратно в чемодан и на ближайшей остановке вышла из поезда. С профессором они так и не увиделись. Никогда».

Это устное воспоминание, похожее на новеллу, еще раз свидетельствует о художественно-литературном мышлении Раневской, которое непроизвольно драматизировало всю окружающую ее реальность.

«Что за мир? Сколько идиотов вокруг, как весело от них!»

В послевоенные годы Фаина Раневская сблизилась с Александром Александровичем Румневым, актером, снявшимся, помимо прочих кинокартин, в фильме «Золушка». За элегантные манеры Раневская называла его «Последний котелок Москвы». Он нередко приходил к ней в гости, вызывая недовольство Лизы, домработницы актрисы: «Фаина Георгиевна, что же это такое? Хо́дить-хо́дить, на кровать садится, а предложения не делает?!»⁴

А нужно ли было это предложение Фаине Раневской? Она привыкла жить сама по себе, как кошка Киплинга, и смотрела на свое незамужнее положение философски.

Что могло стать причиной личного одиночества Фаины Раневской? Строптивый характер? Неприятие ограничений, насаждаемых семьей? Застенчивость? Да все. Все вместе. В комплексе. Давая жесткую оценку происходящему вокруг, она не могла не производить на коллег и знакомых негативного впечатления. Раневская не давала спуску окружающим и себе самой тоже ничего не прощала. По идее, если пользоваться модной терминологией, ее можно припечатать определением «нонконформист-перфекционист». Звучит абсурдно. Но именно такой она и была.

Раневская не выносила фальши, как бы заезженно ни звучало это выражение. «Я жалею иностранцев, — призналась она Сергею Юрскому. — Ну, во-первых, у них нет Пушкина... Это я уже вам говорила... а потом они всегда стоят у гостиниц и так громко смеются... и у них такая гладкая кожа на лице... и волосы хорошо уложены... и главное, такой громкий смех с открытым ртом: "А-ха-ха-ха!" Это ужасно — быть такими богатыми, такими беззаботными... это ужасно... так громко смеяться посреди города... Бедные! Бедные!»⁵

Бедные? Интересно, что бы сказала Фаина Раневская, попади она в наше время, когда именно беззаботность, богатство, смех и гладкая кожа на лице стали главными ценностями «адекватного» человека. Страшно представить ее реакцию!

Фаина Георгиевна никогда не была довольна ни своей работой, ни своей славой, ни своей жизнью, ни самой собой как таковой. Кажется, проблеском в ее негативном отношении к собственному творчеству стал спектакль «Странная миссис Сэвидж». Но и эта работа, в конце концов, стала ее раздражать.

«Я ведь ничего не сделала⁶, — часто говорила она Нине Сухоцкой, — я только пискнула. А ведь я способная, я могла бы сделать многое».

Раневская обладала сильным характером, сочетающимся каким-то невиданным образом с детской наивностью. Ее силу подтверждает многолетнее мужественное противостояние сахарному диабету. Кстати, ее кавалера, маршала Федора Толбухина, победоносного командира, эта болезнь победила, а Фаина Раневская сумела дожить с ней до преклонного возраста. Несмотря на все ее негативные высказывания, она дико любила жизнь. Ее восприятие мира, как и у всех жизнелюбов, было исследовательским, романтичным и отзывчивым.

«Более 50 лет живу по Толстому, который писал, что не надо вкусно есть»

«Соседка Раневской рассказывала, — писал Владимир Слепаков, — что, войдя к ней однажды, обнаружила ее неподвижно сидящей в кресле — на открытой ладони лежала не подающая признаков жизни муха. Как выяснилось, муха залетела в молоко, и теперь Раневская ждет, чтобы муха обсохла и улетела. В ходе завязавшейся по этому вопросу дискуссии Фаина Георгиевна спросила: "Вы можете убить таракана?" — "Конечно". — "Боже мой! — воскликнула Фаина Георгиевна. — Кого я пускаю в дом!"»⁷

Наивность, вернее готовность удивляться, изучать мир, смотреть на него по-детски распахнутыми глазами иногда доходила до ироничного гротеска.

Алексей Щеглов вспоминал, как однажды Раневская попросила его жену Татьяну, инженера по профессии, объяснить, почему железные корабли не тонут. Татьяна попыталась напомнить актрисе закон Архимеда, но Фаина Георгиевна тут же прервала импровизированный урок, вспомнив, что по физике у нее всегда была двойка. «Почему, когда вы садитесь в ванну, вода вытесняется и льется на пол?» — наседала Таня. «Потому что у меня слишком большая жопа», — грустно отвечала Раневская⁸.

Вся ее жизнь была удивительным спектаклем, воспринимаемым зрителями со смехом сквозь слезы. Это — божественная комедия, каждое действие, каждая картина которой вызывает светлую печаль под аккомпанемент искреннего хохота. Она много видела и могла много рассказать, но...

Фаина Раневская начала писать книгу о своей жизни и поставила на этой идее крест. Почему она так поступила?

«Увидела на балконе воробья — клевал печенье. Стало нравиться жить на свете. Глупо это...»

Ответ следует искать в потемках ее души и среди непроходимого бурелома ее характера. Проект «книга Раневской» не был осуществлен в первую очередь потому, что ее автор прекрасно понимала: то, что написано пером, не вырубишь топором. Эта особенность законченного текста не пугает лишь графоманов и авторов газетных уток — их работа забывается, в лучшем случае, через день. Фаина Георгиевна понимала, что к ее воспоминаниям будут относиться как к ценному документу, как к серьезному источнику исторической информации. Могла ли она со своим дотошным стремлением доходить во всем, как писал Пастернак, до самой сути взять на себя такую ответственность? Из-за этого обостренного чувства ответственности Раневская с большой неприязнью относилась к съемкам спектаклей. Ведь зафиксированные камерой ошибки исправить НЕВОЗМОЖНО. Также невозможно исправить ошибки в изданных мемуарах: в отличие от их автора, они будут жить очень, очень долго.

«В последнее время старалась не попадаться Алисе Коонен на глаза. Мне дали народную СССР, а у нее отняли все — Таирова, жизнь, театр»

Могла ли Раневская писать все, что думает об окружающих ее людях? То, что иногда срывалось с ее языка? Да, в кругу друзей она любила припечатать своего обидчика так, что печать потом красовалась на лбу бедняги всю его жизнь. Но книга-то — другое дело! Как книжный, начитанный человек Раневская очень хорошо понимала силу написанного слова, не имеющего обратного действия.

Но самая главная причина отказа Фаины Раневской оставить потомкам воспоминания, видимо, заключалась в неизбежном для всякого порядочного человека чувстве вины. Фаина Георгиевна, несмотря на свою крайне тяжелую жизнь, нашпигованную неудачами, все-таки прошла счастливый путь. Счастливый в том смысле, что она обрела всенародное признание, не попав при этом в мясорубку, погубившую многих ее талантливых современников. Она не прислуживала, не доносила, не подсиживала. Но все-таки... Всеволод Мейерхольд и Соломон Михоэлс были убиты. Александр Таиров и Алиса Коонен отлучены от театра, то есть буквально похоронены заживо. Зоя Федорова и Татьяна Окуневская отправлены в лагеря. Борис Пастернак и Анна Ахматова преданы общественной анафеме. Да мало ли ярких фигур были выбиты из седла? Да мало ли их выбивают в настоящем и будут выбивать в будущем? А вот Муля-не-нервируй-меня, увешанная похоронными принадлежностями, осталась в неприкосновенности. Трудно, должно быть, писать мемуары честному человеку с таким характером и с таким непростым жизненным опытом, как у Раневской.

Как сказала сама Фаина Георгиевна: «А я бы дала скорее себя распять, чем написала бы книгу "Сама о себе". Если зрители запомнят меня такой, какой видели на сцене и с экрана, больше ничего не надо»⁹.

Ее пожелание исполнилось.

Примечания

1. Щеглов Д. Фаина Раневская: «Судьба-шлюха».

2. Фельдман-Аллен И. Моя сестра Фаина Раневская. Жизнь, рассказанная ею самою.

3. Фельдман-Аллен И. Моя сестра Фаина Раневская. Жизнь, рассказанная ею самою.

4. Щеглов А. Раневская. Фрагменты жизни.

5. Лосев Л. О Раневской: Сб. воспоминаний. См.: Сергей Юрский о Раневской. М.: Искусство, 1988.

6. Лосев Л. О Раневской: Сб. воспоминаний. См.: Нина Сухоцкая о Раневской.

7. Лосев Л. О Раневской: Сб. воспоминаний. См.: Сергей Юрский о Раневской.

8. Щеглов А. Раневская. Фрагменты жизни.

9. Лосев Л. О Раневской: Сб. воспоминаний. См.: Сергей Юрский о Раневской.