Сценическая школа: первые учителя
По рекомендации старшей подруги Фаина устроилась на свою первую театральную работу, которой очень гордилась: актрисой «на выходах» в Летний театр в дачном подмосковном поселке Малаховке (к востоку от столицы). Биограф Матвей Гейзер рассказывал:
«Этот театр в дачном поселке Малаховка, где летом отдыхал весь цвет московской богемы, построил богатый театрал Павел Алексеевич Соколов. В летний сезон там вовсю кипела жизнь — по вечерам на спектакли съезжалась самая изысканная публика. И неудивительно, ведь на сцене Летнего театра пели Шаляпин, Собинов, Нежданова, Вертинский, а в драматических спектаклях играли такие знаменитые актеры, как Яблочкина, Садовская, Коонен, Остужев, Тарханов.
Фаину взяли туда на эпизодические роли, но несмотря на то, что играть ей приходилось всего ничего, да и платили за это копейки, она была совершенно счастлива. Главное — работа в этом театре стала для нее прекрасной школой, там она училась сценическому мастерству у лучших русских актеров. И не только наблюдала за ними, но и играла вместе с ними на одной сцене. А ведь совсем недавно ей заявляли, что «в артистки она не годится».
Свободные от работы вечера Фая посвящала театральной жизни Москвы: ходила на спектакли, знакомилась с творческими людьми — окружением Екатерины Васильевны Гельцер. Экономя свои скудные средства, Раневская хитрила, чтобы попасть на тот или иной спектакль бесплатно. Она с трагичным видом заглядывала в окошечко театрального администратора, устремляла на него свои большие, выразительные глаза и печально говорила:
— Извините меня, пожалуйста, я провинциальная артистка, никогда не бывавшая в хорошем театре.
Хитрость часто удавалась — сердобольный администратор выдавал юной ценительнице театрального искусства контрамарку. Однако вскоре администраторы стали узнавать Раневскую, один из них сочувственно заметил девушке: «Вы со своим лицом запоминаетесь».
Больше всех столичных театров двадцатилетняя Фая любила Художественный театр, спектакли которого смотрела все без исключения и по многу раз. Разумеется, в число кумиров молодой актрисы сразу же попал Константин Сергеевич Станиславский, который был особенно хорош и убедителен, по скромному мнению Фаины, в роли отставного генерала Крутицкого, старика-ретрограда (в спектакле «На всякого мудреца довольно простоты»). Любимым спектаклем девушки стал чеховский «Вишневый сад» с великолепным, звездным актерским составом, у которого Фае, впитывающей все, как губка, было чему поучиться (Станиславский играл Гаева, Николай Осипович Массалитинов — Лопахина, Ольга Книппер-Чехова — Раневскую). Биограф Андрей Шляхов рассказывает:
«...Однажды Раневская шла по Леонтьевскому переулку и увидела пролетку, в которой сидел Станиславский. От неожиданности она растерялась, а потом побежала за ним, крича: «Мальчик мой дорогой!» Станиславский смотрел на экзальтированную девицу добрыми глазами и смеялся... Эту случайную встречу Фаина Георгиевна пронесет в сердце через всю свою жизнь... Она боготворила Станиславского, преклонялась перед ним, обожала его».
Константин Сергеевич Станиславский — театральный режиссер, актер и педагог, реформатор театра
В это благодатное, хоть и непростое для нее, время знакомства с Москвой Фаина была представлена Цветаевой. Особой любви у Фаи к Марине не возникло, однако женщины стали довольно близкими приятельницами, поддерживающими знакомство много лет. Биограф Матвей Гейзер писал:
«С Цветаевой у Раневской не возникло той глубокой нежной привязанности, которая связывала ее с Вульф, Гельцер или Ахматовой, но тем не менее они сдружились и потом много лет общались и даже поверяли друг другу секреты, которые не всем могли рассказать. Так, например, она куда больше многих знала об отношениях Цветаевой с поэтессой Софией Парнок — отношениях, вызывающих осуждение общества, но совершенно не шокировавших совсем молодую тогда Раневскую. Она уважала любую любовь и сочувствовала «русской Сапфо», как называли Парнок.
У Цветаевой она научилась всегда уважать творчество, даже если оно выглядит не слишком понятным и даже смешным. «Однажды произошла такая встреча, — вспоминала она, — в пору Гражданской войны, прогуливаясь по набережной Феодосии, я столкнулась с какой-то странной, нелепой девицей, которая предлагала прохожим свои сочинения.
Я взяла тетрадку, пролистала стихи. Они показались мне несуразными, не очень понятными, и сама девица косая. Я, расхохотавшись, вернула хозяйке ее творение. И пройдя далее, вдруг заметила Цветаеву, побледневшую от гнева, услышала ее негодующий голос: «Как вы смеете, Фаина, как вы смеете так разговаривать с поэтом!»
Пожалуй, самыми значимыми событиями «малаховского сезона» стали для Фаи два знакомства: с великим русским актером и театральным педагогом Илларионом Николаевичем Певцовым (который в юности считался неизлечимым заикой, как и сама Фаина, однако самостоятельно научившимся преодолевать на сцене мучительное заикание практически полностью) и с театральной актрисой Ольгой Осиповной Садовской. Матвей Гейзер рассказывал об этих судьбоносных знакомствах:
«Вспоминая Певцова, Раневская всегда говорила, что он не играл, а жил в своих ролях и каждый раз по-настоящему умирал на сцене. Этого выдающегося артиста она впоследствии называла своим первым учителем. Впрочем, таковым он был не только для нее — он очень любил молодежь, и после спектакля часто подолгу прогуливался в компании молодых актеров и актрис. Он беседовал с ними о природе и театре, объяснял, что настоящий артист обязан быть образованным человеком, должен хорошо разбираться в литературе, живописи, музыке и обязан любить природу. Раневская навсегда запомнила, как он с воодушевлением говорил молодым актерам: «Друзья мои, милые юноши, в свободное время путешествуйте, а в кармане у вас должна быть только зубная щетка. Смотрите, наблюдайте, учитесь». Певцов стал для Раневской не просто другом и учителем — он вернул ей внутреннюю веру в себя, в свой талант, вновь помог поверить, что она обязательно станет настоящей актрисой...
...Ольге Осиповне Садовской было уже за шестьдесят, она была очень знаменита, имела звание заслуженной артистки Императорских театров и продолжала играть на сцене ведущие роли, несмотря на то, что по состоянию здоровья не могла ходить. Как оказалось — настоящей артистке это не помеха, публика на ура принимала ее Кукушкину в «Доходном месте», Аполлинарию Антоновну в «Красавце-мужчине» и Домну Пантелеевну в «Талантах и поклонниках». Именно наблюдая за ней, Раневская поняла, как важны для актрисы хорошая дикция и умение владеть голосом.
А лично познакомились они случайно: в один прекрасный солнечный день Раневская села на скамейку около театра, где уже сидела какая-то старушка. А потом какой-то проходивший мимо человек почтительно сказал: «Здравствуйте, Ольга Осиповна».
Раневская подскочила от восторга, а удивленная Садовская перестала дремать и спросила ее, почему она так прыгает. Она объяснила, что это от восторга — потому что сидит рядом с такой великой актрисой».
Летний театр в Подмосковном дачном поселке Перловка. Почтовая карточка 1912 г. В таких театрах часто играли начинающие актрисы
Старушка заразительно расхохоталась и сказала: «Успеете еще, сидите смирно и больше не прыгайте. Смешная какая вы, барышня. Расскажите, чем вы занимаетесь?». Она взяла Фаину за руку, усадила рядом и начала расспрашивать. Девушка без утайки рассказала о том, что мечтает стать настоящей актрисой, что работает в Летнем театре на выходах, что не смогла поступить в театральную школу... Так завязалось их знакомство, которым Фанни Фельдман гордилась всю жизнь. Наблюдательная и чуткая, Фаина многому научилась у Садовской и Певцова, считая их своими первыми учителями. Биограф Андрей Левонович Шляхов писал:
«Илларион Николаевич очень любил молодежь. После спектакля часто звал молодых актеров и актрис с собой гулять. Он учил их любить природу, внушал, что настоящий артист обязан быть образованным человеком, должен хорошо разбираться в литературе, живописи, музыке. Раневская в точности передавала его слова, обращенные к молодым актерам... Смотрите, наблюдайте, учитесь».
Певцов пытался убить в молодежи все обывательское, мещанское. Он часто повторял им: «Друзья мои, прошу вас, не обзаводитесь вещами, не давайте им лишить вас свободы, бегайте от вещей». Илларион Николаевич вообще был очень искренним, открытым, бескорыстным человеком. Всей душой ненавидел он стяжательство, жадность, пошлость. Верность его заветам Фаина Раневская пронесла сквозь всю свою долгую жизнь.
Его слова она вспоминала до последнего дня. Он для нее был не просто Певцов, а «милый, дорогой, любимый Илларион Николаевич Певцов». «Я любила и люблю его», — признавалась актриса. И тут же вспоминала чеховские слова: «Какое наслаждение — уважать людей».
Играл Певцов бесподобно: всякий раз, выходя на сцену, он проживал жизнь своих героев от начала до конца, он не представлял зрительному залу персонаж, он становился этим персонажем.
В пьесе «Вера Мирцева» героиня застрелила изменившего ей возлюбленного, а подозрение в убийстве пало на друга убитого, которого играл Певцов. На всю жизнь запомнилось Раневской лицо Певцова, залитое слезами, его дрожащий, срывающийся голос, голос, каким он умолял снять с него подозрение в убийстве, потому что убитый был ему добрым и единственным другом. Даже по прошествии многих лет, говоря об этом одаренном актере, Фаина Георгиевна испытывала сильное волнение, обусловленное тем, что Певцов не играл на сцене, он вообще не умел играть. Он жил, он был своим героем, он сам терзался муками утраты дорогого ему человека... Гейне сказал, что актер умирает дважды, но Раневская не была согласна с этим утверждением. Ведь с той поры прошли десятилетия, а Илларион Николаевич Певцов, словно живой, все стоял у нее перед глазами, продолжая жить там, где время было над ним не властно, — в сердце его ученицы.
Раневской посчастливилось видеть Иллариона Николаевича и в пьесе Леонида Андреева «Тот, кто получает пощечины». Эта роль Певцова также запомнилась ей на всю жизнь.
Фаина Георгиевна вспоминала, что, когда она узнала о своем участии в этом его спектакле, она, сильно волнуясь и крайне робея, подошла к Иллариону Николаевичу и попросила дать ей совет, касающийся того, что ей следует делать на сцене, если у нее нет ни одного слова в роли. «А ты крепко люби меня, и все, что со мной происходит, должно тебя волновать», — не раздумывая, ответил Певцов.
Раневская послушалась — она любила его так крепко, как он попросил.
И когда спектакль окончился, она продолжала громко плакать, мучаясь судьбой его героя, и никакие утешения подруг не могли ее утешить. Тогда кто-то из подруг побежал к Певцову за советом. Добрый Илларион Николаевич пришел в гримерную к Раневской и спросил ее: «Что с тобой, Фаина?» — «Я так вас любила, Илларион Николаевич, так крепко любила вас весь вечер», — всхлипнула Раневская. «Милые барышни, — сказал Певцов, обращаясь к девушкам из той же гримерной, собравшимся вокруг Фаины, — вспомните меня потом: она будет настоящей актрисой!»
Певцов не ошибся — Фанни Фельдман стала Настоящей Актрисой. Фаиной Раневской».
Актриса приглашалась «на роли героинь-кокетт с пением и танцами за 35 рублей со своим гардеробом»
История сохранила отзыв одного из столичных критиков о юной актрисе Фельдман, который описывает хрупкую, элегантную барышню — образ, плохо сочетающийся со зрелой и пожилой актрисой Фаиной Георгиевной, привычной зрителю лишь по поздним ролям в кинокартинах, дошедших до наших дней:
«Очаровательная жгучая брюнетка, одета роскошно и ярко, тонкая фигурка утопает в кринолине и волнах декольтированного платья. Она напоминает маленькую сверкающую колибри...».
Немногочисленные фотографии двадцатых годов прошлого столетия подтверждают: Фая действительно была очаровательна, в первом контакте актрисы не случайно указано в ее амплуа: «героиня-кокетт».
