Татьяна Бестаева. Приемные дети странной миссис Сэвидж

Я хочу вспомнить Фаину Георгиевну не понаслышке, а свою Фаину Георгиевну Раневскую — как мы познакомились, как она подошла ко мне первый раз, что говорила, что нас связывало, и те случаи, которые были в период работы над спектаклем «Странная миссис Сэвидж». Я ни на что не претендую, меня вполне устраивают роль и место, которые мне отвела судьба в истории под названием «Фаина Раневская».

В 1966 году произошло грандиозное, судьбоносное событие. Наш Театр Моссовета приступил к постановке, на мой взгляд, гениальной пьесы Джона Патрика «Странная миссис Сэвидж». Как-то все сложилось в этой работе красиво и удачно. Репетировать было очень интересно, был замечательный актерский состав: Консовский, Погоржельский, Саввина, Бероев, Карташева, Чернова, Молчадская, ну и в заглавной роли — Фаина Георгиевна Раневская. Я играла ее приемную, алчную дочь Лили-Белл. Не могу не вспомнить режиссера этого спектакля, легендарного Леонида Варпаховского — всегда улыбающегося, при бабочке, в элегантном клетчатом пиджаке, благоухающего дорогим парфюмом. Леонид Викторович на первой же репетиции объявил: «Я режиссер-бухгалтер». Чуть позже мы поняли, что это значило. Режиссер не тратил время на пробы, на поиск — у него все было заранее продумано, просчитано, выверено. Никаких конфликтов, споров, разборок. Он говорил: «Вот вы, встаньте чуть правее, вы — шаг вперед, вы левее», — ну и так далее. В результате все было удобно, точно, все ему подчинялись, и я даже не помню, чтобы Фаина Георгиевна возражала. Вообще-то с ней все считались, кто-то ее побаивался, иногда ей подыгрывали, льстили, и все-таки одна актриса из нашей «команды», Иечка Саввина, позволила себе пободаться с ней. Как женщина умная, она быстро поняла, что совершила ошибку, ибо тягаться с такой «глыбой», как Раневская, было нелегко! Да и бессмысленно. Но поздно! Раневская уже произнесла фразу, которая тут же разлетелась по театру:

— Теперь я понимаю, почему в Москве так плохо с домработницами! Они все работают в Театре Моссовета.

Потом они помирились — Саввина понимала, что лучше дружить, а не ссориться с Раневской, но крылатая фраза уже улетела в вечность.

Однажды на генеральной репетиции спектакля, когда мы уже были в гриме, в костюмах, Фаина Георгиевна подтянула себе нос (она довольно часто это делала). А у меня там была мизансцена, когда я кидаюсь к ней, сидящей, в колени, сама падаю на колени и прошу что-то, доказываю. В какой-то момент мы оказались лицом к лицу, и я впервые в жизни увидела вблизи ее подтянутый нос — его кончик был усыпан бисеринками пота. Мне это показалось безумно смешным, я рассмеялась, не могла остановиться, не могла произносить свой текст. После, за кулисами, она мне сказала:

— Вы хулиганка! Вас надо уволить из театра!

Но это было сказано как-то по-доброму и, я бы даже сказала, с нежностью.

Фаина Георгиевна очень любила актеров, с которыми выпускала спектакль «Странная миссис Сэвидж», и буквально страдала, когда появлялись «вторые составы». Она обожала Вадика Бероева. В театре его даже прозвали «Фуфавозом», потому что он всегда выводил ее из гримерной, доводил до сцены и уводил, провожая обратно. Каким-то непостижимым, успокаивающим образом он влиял на Раневскую, и когда у Фаины Георгиевны случались приступы плохого настроения (а случались они довольно часто), наш помреж Маша Вишнякова объявляла по радио:

— Бероев, на сцену, быстро, быстро, быстро!

Когда он заболел и перестал играть, Фаина Георгиевна потеряла интерес к этому спектаклю. На ее роль стала вводиться Любовь Петровна Орлова, или Любочка, как все мы ее называли. Раневская, казалось, была этому рада, так как с Орловой их связывала давняя дружба. Но сначала Любовь Петровна отказывалась, ссылаясь на то, что у миссис Сэвидж слишком много детей и они все такие взрослые! На что Фаина отвечала:

— Что вы, Любочка, они же все приемные!

Нас с Фаиной Георгиевной объединяла еще любовь к ухоженным рукам. У меня, правда, всегда были красивые ногти, красивый лак, я носила крупные кольца. Раневская сама очень следила за руками — у нее были очень красивые руки, ногти, и она всегда интересовалась, где я достаю лак ее любимого цвета цикламен. А тогда действительно был дефицит, купить лак практически невозможно; если он и продавался, то только какого-то чудовищного, невообразимого цвета. Но я нашла выход из положения: у знакомого сапожника брала какие-то краски: белую, красную, коричневую — и начинала химичить, смешивать. В результате у меня получался нужный оттенок и цвет, который так нравился Фаине Георгиевне. Я пообещала ее таким лаком обеспечивать, что впоследствии регулярно и делала.

И вот однажды, в день спектакля «Странная миссис Сэвидж», я поджидала Фаину Георгиевну у гримерной, чтобы вручить очередной флакончик с лаком. Впереди — длинный коридор, и вот вижу: появляется она, за ней идет трогательная собачка, Мальчик, — они были удивительно похожи глазами, что часто у хозяев с их любимцами бывает. За Мальчиком — нянька, что-то вроде домработницы. Они проводили Фаину Георгиевну до гримерной, она попрощалась с Мальчиком, и мы остались вдвоем. Я ей вручила очередной флакончик и получила в ответ кучу благодарностей. Вдруг слышу:

— Ой, ой, ой! Я забыла дома парик!

Я говорю:

— Не беда, сейчас я позвоню, и ваша домработница принесет его. Где он лежит?

— В аптечке, в ванной, — отвечает Раневская.

— А как зовут вашу домработницу, как мне к ней обратиться?

— Не знаю.

— ?! Как вы не знаете? Ну а как же вы к ней обращаетесь?

— Я ее всегда зову «Мадам», — ответила Фаина Георгиевна, — потому что когда она приходит утром, то всякий раз говорит: «Я бы выпила кофэ».

Я позвонила «мадам», она принесла парик, но случай этот я запомнила.