23 мая 1963 года

Здравствуй, милая Фирочка!

Я ввязалась в войну с Бюро кинопропаганды¹. Не хотела рассказывать об этом по телефону, потому что телефонистки прослушивают разговоры. Решила, что лучше будет написать. В свое время я очень радовалась появлению этого чертова Бюро, провалиться бы ему сквозь землю! Устала иметь с ними дело. Устала от неорганизованности, от того, что мне приходится делать их работу — согласовывать, напоминать и т. д., но больше всего устала получать с них честно заработанные деньги. Нет, слово «получать» сюда не подходит. Не «получать», а «выколачивать». Звоню, напоминаю, прихожу, приношу конфеты, заискиваю, выпрашиваю. Как будто речь идет не о том, что я заработала, а о подаянии. Тьфу! Вспомнить противно. Но другого бюро у нас нет, вот и приходится иметь дело с этим. Бардак, невероятный бардак! Но в последний раз это проклятое бюро превзошло само себя. Раньше они после напоминаний и просьб находили ведомости, а на сей раз потеряли ведомость так, что не могут найти два месяца. Я говорю: «Меня это не касается! Я выступала и хочу получить свои деньги». Речь идет о крупной сумме, Фирочка. Может, для Ротшильдов² это и мелочь, но для меня — деньги. А они мне в ответ: «Без ведомости мы заплатить не можем и точка!» Какое мне дело до их ведомостей? Потеряли, так пусть выпишут другую! У них же есть график, есть приказ. Разве трудно восстановить документ? Нет, они не могут! У них так не принято. Вот найдется ведомость и тогда мне заплатят. «А что, — спрашиваю, — будет, если ведомость никогда не найдется? Может, ею кто-то из вас подтерся или селедку в нее завернул? Что тогда будет? Кто мне заплатит?» Разводят руками — не знаем. Обещают, что найдется, но мне нужны мои деньги, а не обещания. Я уже мысленно отложила их на зубы. Если дантист хорош, то он и деньги дерет хорошие. Когда мне надоело ходить по кругу, я пошла к директору бюро Парфенову³. Так, мол, и так — прошу заплатить мне за выступления. С Парфеновым очень трудно общаться, в смысле — ругаться. Он такой милый, такой душка, что на него даже голоса повысить невозможно. Напоил меня чаем, посочувствовал, отчитал по телефону кого-то из подчиненных и заверил, что к концу недели ведомость найдется, а деньги привезут мне на дом, чтобы я лишний раз не утруждалась. Я растаяла (ты же знаешь, как я люблю вежливое обращение) и ушла. Прошла неделя, прошла вторая, но мне никто не позвонил и никаких денег не привез. Я снова поехала в бюро. Если так пойдет и дальше, то очень скоро я потрачу на эти поездки больше денег, чем мне должны заплатить. Парфенова на месте не оказалось, он уехал в Ленинград. «Идите к заместителю!» Я пошла к заместителю. Заместитель оказался не в курсе моей беды. Пришлось объяснять все заново. Заместитель пообещал разобраться. Прошла неделя, денег я так и не получила. Я уже готова пойти на крайние меры. Приеду, сяду в кабинете (у Парфенова или у его заместителя) и скажу, что никуда отсюда не уйду, пока мне не выплатят моих денег. Могу еще и голодовкой пригрозить, мне как раз врачи советуют поменьше есть. Не люблю вести себя по-хамски, но что еще мне остается делать? А люди начнут сплетничать, будто артистка Раневская терроризирует сотрудников бюро и не дает им работать.

Постепенно привыкаю жить без Беллы. Уже не жду, что она сейчас войдет в комнату, и, возвращаясь домой, не звоню в дверь, а сразу же достаю из сумки ключи. А то ведь долго звонила, машинально. Всего два года прожила с Беллой, а привыкла к ней так, будто мы и не расставались никогда. На кладбище у нее бываю часто. Приду, поплачу и уйду.

Жалею, что не смогла вырваться к тебе весной (последствия этой ужасной простуды тянутся до сих пор), но надеюсь навестить тебя в августе, потому что собираюсь отдыхать в Пицунде (уже купила путевку). Оттуда непременно заеду к тебе, если у тебя не будет других планов. Или заеду до Пицунды. Напиши мне про свои планы на август, только непременно напиши, а не говори по телефону. Такие вопросы лучше решать в письменной форме, говорит Завадский, требуя с кого-нибудь объяснительную. По телефону можно недослышать или напутать, лучше в письме. Еду я одна. Ниночка не хочет оставлять на целый месяц Алису Георгиевну, которая часто болеет. Да и мне, если уж говорить начистоту, не хочется ехать отдыхать с Ниночкой. Хочу немного отдохнуть от нее. Не подумай, что мы в ссоре (упаси Бог!), просто я вижусь с ней по два раза на неделе, и временами ее говорливость начинает меня утомлять. Я что-то становлюсь все раздражительнее и раздражительнее. Где та хваленая старческая мудрость, которая позволяет человеку равнодушно наблюдать за происходящим?

Все больше и больше склоняюсь к переходу в Театр Моссовета. В Театре Пушкина ничего хорошего не жду. Мне уже дали понять, что новых ролей у меня не будет «продолжительное время». В переводе на нормальный язык это означает «никогда». Встречалась с Юрием Александровичем, разговаривали о жизни. Он собирается снова ставить «Маскарад». Постановка десятилетней давности теперь кажется ему «сырой», неглубокой. Не стала напоминать ему о том, что я говорила о «Маскараде». Зачем? Он и сам это прекрасно помнит и теперь сам же признает. Дошло через десять лет. Что ж, лучше поздно, чем никогда. Но ты меня знаешь, Фирочка. Я молчу-молчу, а потом как ляпну что-нибудь этакое. Завадский пошутил, что, если я вернусь к нему, у него в театре соберутся три грации — Раневская, Марецкая, Орлова. «Три? — удивилась я и назвала фамилии двух его пассий. — А эти разве не грации?» Намек был яснее ясного. Он дернул щекой и сказал, что с нами троими никто сравниться не может. Похвастался мне, что его театру собираются дать статус академического. Убей меня, Фирочка, но я не понимаю, что такое «академический театр». Звучит это ужасно, примерно так же, как «лирическая комедия». Но Ю.А. говорил об этом с блеском в глазах. О как же он тщеславен! Уверена, что где-нибудь в особой папочке у него хранятся эскизы его будущего памятника. Не надгробия, а именно памятника. Такие люди мечтают о том, чтобы им ставили памятники.

Но если оценивать нашу встречу в целом, то она прошла хорошо. Дверь в Моссовет передо мною открыта. Осталось только переступить через порог. Скажу тебе честно, Фирочка. Добрая половина пушкинской труппы мечтает перейти к Ю.А. Многие в разное время обращались ко мне с просьбами замолвить за них словечко. Я на это отвечала, что моя рекомендация в глазах Ю.А. — минус, а не плюс. Некоторые до сих пор на меня в обиде. Ну и пусть. Все идет к тому, что скоро я с ними расстанусь.

Актерский мир раскололся надвое — на тех, кого режиссер Бондарчук⁴ пригласил сниматься в «Войне и мире», и на всех прочих. Я обожаю Бондарчука и уверена, что он снимет замечательную картину. Он герой, настоящий Геракл. Смог вырвать постановку из пасти чудовища Пырьева. Пырьев снял первую серию «Идиота» и решил замахнуться на Толстого. Лучше бы «Идиота» сначала закончил⁵. Меня Бондарчук не приглашал, но я не в обиде, потому что прекрасно понимаю, что никого в «Войне и мире» сыграть не могу. Нет там подходящей для меня роли. Но все вокруг словно с ума посходили, смотреть противно! Женщины (вплоть до пятидесятилетних) видят себя в роли Наташи Ростовой и недовольны, сильно недовольны тем, что Бондарчук выбрал на эту роль никому не известную актрису⁶. Разумеется, сразу же пошли сплетни, у нас иначе и быть не может. Я одной «желающей» сказала по-свойски: «Танюша, поглядись в зеркало. У тебя же ж. а старой клячи и морда колхозницы. Какая из тебя Наташа Ростова? Играй себе монтажниц да колхозниц и не суйся в высшие сферы». Она теперь со мной не разговаривает. Обиделась на правду. Мужчины же хотят играть Андрея Болконского. Даже Плятт хочет, ты только представь себе его в роли Болконского! Недавно долго рассуждал при мне о том, что внешность не имеет значения, главное — чувствовать и уметь передать внутренний мир героя. Я щелкнула его по носу (в переносном смысле, конечно) цитатой из Толстого: «Небольшого роста, весьма красивый молодой человек с определенными сухими чертами»⁷. Он принялся объяснять мне, что имел в виду не конкретную роль, а говорил о принципе, но я-то понимаю, откуда у кошки масло. Смешно! Смешно и еще раз смешно! Больше ничего сказать не могу.

Беня Дорман предложил мне чудесную роль спекулянтки по прозвищу «Королева Марго» в его комедии о приспособленцах⁸. Марецкой он тоже дал роль, только не такую яркую. Они с Пляттом будут играть супружескую пару, прокисшие сливки нашего общества. Посмотрим, что из этого выйдет, но пока что я думаю о Королеве Марго с удовольствием. Впрочем, я не раз уже начинала работу над ролью с воодушевлением, а на итог взирала со стыдом. Слава Богу, что сейчас я уже не нуждаюсь и могу решать, какое предложение стоит принимать, а какое — нет.

Отпуска жду как прихода Машиаха⁹. Устала невероятно, и физически, и душевно. Жду не дождусь встречи с моей дорогой Анной Андреевной. Ах, что это за человек! Хочется записывать каждое ее слово. Вот ни одного словечка не скажет зря, все у нее по делу, с глубоким смыслом. Восхищаюсь ею безмерно и не перестаю благодарить судьбу за то, что свела меня с ней. Она совершенно незаслуженно дарит меня своей дружбой. Где я и где она? Обожаю слушать ее рассказы о прошлом. В те времена, когда я, юная наивная провинциалка (ах, как давно это было!) приехала в Москву, Анна Андреевна уже была кумиром. Я заучивала наизусть ее стихи: «Дал Ты мне молодость трудную, столько печали в пути. Как же мне душу скудную богатой Тебе принести?» Мне казалось, что это написано обо мне. Могла ли я тогда мечтать о том, что мой кумир станет моим другом? И в мыслях такого не было. Если чем и наградил меня Бог за все мои страдания, так это дружбой с Анной Андреевной. Берегу ее как зеницу ока. Не хвастаюсь, вообще не рассказываю об этом никому, кроме близких. Благоговею, восхищаюсь, преклоняюсь перед Анной Андреевной и безумно люблю ее. Ее невозможно не любить, Фирочка. И как человека, и как поэта. Пушкин, Чехов, Ахматова — вот бриллианты русской литературы. Я ей однажды сказала: «Вы — непревзойденная! Тысяча лет пройдет, но никто не напишет о самом важном лучше вас!» Она так смеялась! Слышала бы ты, как она смеется. Словно жемчуг рассыпает вокруг себя. Недавно решила сосчитать самых близких моих друзей, самых любимых. Насчитала шесть — тебя, Павлу Леонтьевну, Анну Андреевну, Екатерину Васильевну, Ниночку и Федора Ивановича. «Иных уж нет, а те далече»¹⁰. Добавила бы и седьмого — Качалова, но он был больше кумиром, чем другом. Назвать его своим другом я не решалась, и вообще между нами была дистанция. Было у меня шесть друзей, а осталось трое. Скорблю по ушедшим (с кончиной Екатерины Васильевны еще не свыклась) и невероятно дорожу теми, кто остался со мной. Фирочка! Столько бы тебе сказала, да не могу подобрать слов. Но надеюсь, что ты поймешь меня и без слов. Ты же знаешь, как сильно я люблю тебя.

Целую тебя, люблю тебя, благодарю Бога за то, что Ему было угодно свести нас.

Всего тебе самого хорошего, милая моя!

Твоя Фаня.

Примечания

1. Всесоюзное бюро пропаганды советского киноискусства при Союзе кинематографистов СССР, созданное в 1959 году.

2. Ротшильды — известная еврейская династия банкиров, имя которой стало нарицательным для обозначения богачей.

3. Парфенов Лев Александрович (1929—2004) — советский киновед, директор Всесоюзного бюро пропаганды советского киноискусства с 1959 по 1965 год.

4. Бондарчук Сергей Федорович (1920—1994) — известный советский актер театра и кино, кинорежиссер, педагог.

5. Актер Юрий Васильевич Яковлев (1928—2013), исполнитель роли князя Мышкина, отказался сниматься во второй серии фильма «Идиот», поскольку после съемок первой серии долгое время находился в тяжелом душевном состоянии. Пырьев не пожелал искать на главную роль другого актера, и работа осталась незаконченной.

6. Речь идет об актрисе Людмиле Михайловне Савельевой (1942).

7. Портрет Андрея Болконского в романе «Война и мир».

8. Речь идет о фильме режиссера Вениамина Давидовича Дормана (1927—1988) «Легкая жизнь», снятом в 1964 году.

9. Мессии (иврит).

10. А.С. Пушкин. «Евгений Онегин».