18 мая 1972 года

Здравствуй, милая моя Фирочка!

Похоронили Ирочку. Я до сих пор не могу свыкнуться с тем, что ее больше нет. Все валится из рук, хожу сама не своя. Вчера видела во сне Павлу Леонтьевну. Она плакала, оплакивала Ирочкину кончину. Ирочка умерла скоропостижно. Для меня известие о ее смерти было как гром среди ясного неба. Не могла поверить. Как? Ирочка? Почему?

На похоронах было много народу, но я не различала лиц. Была как пьяная, потому что до этого не спала две ночи подряд, а такие «подвиги» мне уже не под силу. Не могла заснуть, плакала, вспоминала. Вся жизнь моя прошла за эти дни перед глазами, точнее, не вся, а та часть ее, которая связана с Павлой Леонтьевной и Ирочкой.

На похоронах Ирочки было много народу, но, как всегда, только единицы скорбели по-настоящему. Большинство пришло, потому что надо было прийти. Я невольно задумалась о том, что будет на моих похоронах, кто будет оплакивать меня искренне, а кто придет только для того, чтобы отметиться. Знаю, что это глупые думы, хотя бы потому, что покойнику все равно, кто и почему пришел проводить его в последний путь, но ничего не могу с собой поделать — думаю и думаю. Чувствую себя виновной перед Ирочкой и Павлой Леонтьевной за то, что пережила их. Ах, какие только глупости не лезут в голову. Наверное, они лезут для того, чтобы отогнать главную мысль, которая не дает мне покоя все эти дни. Павла Леонтьевна умерла, Тата умерла, умерла Ирочка, а я все живу. Зачем? Ведь я уже ничего значимого больше не сделаю. Да и что такого значимого я сделала за всю свою долгую, так глупо прожитую жизнь? Шучу иногда, что у меня хватило ума глупо прожить жизнь, но на самом деле мне не до шуток. Вспоминаю мечты своей юности и вздыхаю — ничего не сбылось. Не помню кто сказал, что счастье замечаешь лишь после того, когда оно уйдет. Мое счастье, Фирочка, осталось в двадцатых, когда я моталась по всей стране, переиграла уйму ролей и ждала чуда — приглашения от Таирова. Тогда я не считала себя счастливой. Мне казалось, что счастье ждет меня в Камерном... Не буду повторяться, ты все прекрасно помнишь. Это я просто к тому, какая коварная штука счастье. Когда имеешь, не понимаешь и не ценишь, когда потеряешь, остается только горевать. Не думай, милочка, что я прибедняюсь — известная актриса корчит из себя несчастную. Дело в том, что я мечтала о другой известности, видела себя великой драматической актрисой... Дура, дура, дура! Больше ничего про себя сказать не могу. Растратила свой талант на всех этих Ляль и дурацких бабушек! Одно утешение — «Тишина»¹. Там у меня такая роль, о которой можно только мечтать. Очень хочу, чтобы этот спектакль записали для телевидения. Хочется оставить после себя что-то стоящее, а не только безумную старуху за рулем автомобиля. Намекнула насчет «Тишины» Екатерине Алексеевне². Телевидение ей напрямую не подчиняется³, но к ее мнению прислушиваются. Она пообещала замолвить словечко. Бедная Екатерина Алексеевна! Жаль ее безмерно. Муж изменяет ей чуть ли не в открытую с соседкой по даче, вдовой секретаря обкома. Очень удобно иметь любовницу под боком. Не могу представить, как можно так себя вести, и вообще не могу представить, как можно изменять такой женщине, как Е.А.! Да если бы я была бы на месте ее мужа, то носила бы ее на руках, пылинки с нее сдувала бы! А он мало того, что изменяет, так еще и всячески ее третирует. Не может смириться с тем, что она — министр, а он всего лишь замминистра, причем не самый первый⁴. Начинали когда-то на равных, а потом она его обошла⁵. Другой бы радовался за любимую женщину, гордился бы ею, а он завидует и всячески пытается уязвить. Позволяет себе намеки на то, что она сделала карьеру известным образом, хотя сам прекрасно знает, что это не так. Не подумай, что Е.А. мне жаловалась на мужа. Она никогда не жалуется — кремень, а не женщина. Но на свете существуют домработницы, которые все видят и все знают. Домработницы — это не профессия, Фирочка. Это тайная ложа вроде масонской. Например, я, имея множество знакомых и служа в театре, иначе говоря — постоянно общаясь с людьми, большинство новостей узнаю от моей домработницы. Она еще с порога начинает мне их рассказывать.

Через двадцать дней годовщина смерти Павлы Леонтьевны. Теперь я буду приходить на кладбище к ним обеим. У меня в Москве есть четыре могилы, которые я навещаю регулярно. Хожу к Павле Леонтьевне, к Екатерине Васильевне, к Белле и к Качалову. Это мой личный некрополь. К Анне Андреевне надо ехать в Комарово⁶, а я не могу там бывать, потому что вспоминаю, как мы гуляли с ней по этим улицам, и сердце начинает разрываться. Поэтому у нее бываю очень редко. Но знаю, что она на меня не сердится.

Будь здорова, Фирочка, и живи до ста двадцати лет.

Твоя Фаня.

Примечания

1. Имеется в виду спектакль «Дальше — тишина».

2. Речь идет о министре культуры СССР Екатерине Алексеевне Фурцевой (1910—1974).

3. Телевидением ведал Государственный комитет Совета Министров СССР по телевидению и радиовещанию.

4. Второй муж Екатерины Фурцевой Николай Павлович Фирюбин (1908—1983) в 1957—1983 годах работал заместителем министра иностранных дел СССР.

5. Фурцева и Фирюбин (в разное время) были секретарями Московского горкома КПСС.

6. Анна Ахматова похоронена на кладбище поселка Комарово (Ленинградская область).