Раневская и Завадский

С главным режиссером театра имени Моссовета Юрием Завадским у Раневской были особые отношения.

Завадский пригласил ее в театр, обещая новые роли (так с Раневской поступали все режиссеры, и все не сдерживали обещаний).

Одна из самых популярных ролей Раневской — спекулянтка в спектакле «Шторм» по пьесе Билль-Белоцерковского. Эпизод с допросом спекулянтки так любили зрители, что ходили на спектакль, не интересуясь остальным действием. Дошло до того, что зал стал заполняться только к данной сцене.

Взбешенный Завадский распорядился не пускать никого в театр после третьего звонка. Зрители стали проводить время до выхода Раневской в фойе, туалете или буфете.

Приказал не пускать в зал опоздавших. Но хитрецы и тут нашли выход: кто-то из зала просил выпустить его в туалет, и вслед за вышедшим на минутку устремлялись все, кто куковал в фойе.

Завадский принялся переставлять сцену — то в первое действие, то в последнее... На любую хитрость главрежа находилась своя зрительская. Билетерши и администраторы тоже очень любили эту сцену и подсказывали пришедшим, когда выйдет Раневская.

Шум в зале перед сценой допроса, хлопанье стульями и шиканье комкали все действие, а перерыв на долгие аплодисменты после сцены и вовсе лишал спектакль смысла. Завадский кричал на Раневскую на репетиции:

— Своими фокусами вы сожрали весь мой режиссерский замысел!

Та парировала:

— То-то у меня ощущение, будто г...на наелась!

Присутствующие актеры делали вид, что страшно простудились, кашляли, стараясь скрыть смех за носовыми платками.

Закончилось все тем, что Завадский попросту убрал роль спекулянтки из спектакля. На «Шторм» некоторое время еще ходили в надежде, что Раневская снова выйдет на сцену, а когда стало ясно, что нет, билеты больше не раскупались вообще. Спектакль закрыли.

Но пока еще шли бои местного значения, и Завадский переставлял сцену, Раневская предложила играть ее на бис в каждом акте, чтобы зрители сидели в зале все время.

* * *

— Что великого сделал Завадский в искусстве? Выгнал меня из «Шторма».

* * *

— Если Завадский умрет, я умру тоже.

— Почему, Фаина Георгиевна, вы его так любите?

— Не от тоски, от избытка желчи. Мне не на кого будет ее изливать.

* * *

Наверное, больше, чем Завадскому от Раневской, не доставалось никому.

У Юрия Александровича была своя прима, даже две — его бывшая супруга Вера Марецкая, игравшая передовых тружениц, и Любовь Орлова, известная своим европейским лоском. Раневская со своим острым языком в эту компанию не вписывалась.

И все же, когда Завадский, Орлова и Марецкая один за другим умерли от рака, Раневская горевала искренне.

* * *

Завадский в отчаянье:

— Публика просто неспособна понять замысел этого спектакля!

Раневская тут же советует:

— Поменяйте публику.

Завадский ехидно:

— Посоветуйте как.

— Напишите на афише: «Спектакль только для тех, кто способен понять!». Будет аншлаг, все решат, что признаваться в неспособности неприлично.

* * *

Завадский услышал, как Раневская говорит по его поводу:

— Завадский любит, чтобы ему говорили правду в лицо, даже если после того правдолюбца уволят.

— Я же вас не увольняю, Фаина Георгиевна.

— Боитесь, что я уйду и скажу эту правду в другом месте.

* * *

— Бывают перпетум-мобиле, а Завадский перпетум-кобеле.

* * *

— Завадский опорочил меня перед потомками.

— Чем, Фаина Георгиевна?

— Он гениальная сволочь. Но потомки забудут, что сволочь, зато будут помнить, что гениальная. А если гений не дает роли Раневской, значит, Раневская г...но.

* * *

Завадский молоденькой актрисе, которая еле слышно пролепетала фразу:

— Голос, где голос?! Вас никто дальше рампы не услышит!

Раневская пожимает плечами:

— При таких ножках кто будет слушать-то?

* * *

— Это ваши слова, Фаина Георгиевна?! — возмущается по какому-то поводу Завадский.

— Нет, я их взяла взаймы.

* * *

Завадский возмущенно:

— Фаина Георгиевна, я не понимаю вашу женскую логику!

— Куда вам, вы же мужчина...

* * *

Актер сомневается, услышал ли Завадский то, что он сказал. Раневская обнадеживает:

— Не услышал. Завадский никогда не слышит, если говорят не о нем.

* * *

Завадский очень любил проводить своеобразные лекции об актерской игре и театре вообще. Не ходить на них считалось неприличным, боялись, что заметит.

Однажды после такой длинной и скучной лекции с самолюбованием он спрашивает непривычно тихую Раневскую:

— Фаина Георгиевна, что-то вас давно не слышно?

— Это чтобы умней казаться. Те, кто молчат, всегда умней выглядят. Вы брали бы пример...

* * *

Завадский в сердцах:

— Невозможно заставить двух женщин согласиться друг с дружкой!

Раневская, спокойно пожимая плечами:

— Ну почему же? Предложите им обсудить третью...

* * *

Завадский был женат несколько раз.

Его женой была актриса Вера Марецкая. Раневская говорила:

— Завадский предпочел видеть Верку на сцене, наверное, дома по утрам она представляет неприглядное зрелище.

Женой Завадского была Ирина Вульф — дочь Павлы Леонтьевны Вульф, в доме которой Фаина Георгиевна много лет жила и которую считала своей приемной матерью. Правда, сына Ирины называла своим «эрзац-внуком». Ирина была режиссером.

Женой Завадского была и великая балерина Галина Уланова.

— Завадский не вынес болтливых актрис и выбрал себе в жены балерину, чтобы молчала.

Молоденькой актрисе, страстно желавшей понравиться Завадскому, Раневская посоветовала:

— При его приближении вставайте на цыпочки и молчите.

— Почему?

— Чтобы быть похожей на балерину. Да, и еще прекратите кушать, балерины все тощие.

* * *

— С Завадским трудно. Если я молчу, он тут же воображает, что он прав. Если спорю — считает так вдвойне.

* * *

— Мне нужно в магазин.

— Что-то срочное, Фаина Георгиевна?

— Да, брюки купить.

— Вы же не носите брюки?

— Вчера Завадский сказал, что если увидит меня в брюках, то непременно получит инфаркт. Ради этого стоит надеть.

* * *

— Я очень добрая. Я даже могу простить Завадского за то, в чем он не виноват.

* * *

Завадский, устав от спора с Раневской, машет рукой:

— Ладно, пусть будет по-вашему!

Та торжествующе:

— Поздно, я уже передумала!

* * *

Услышав упоминание, что у них с Завадским постоянно идет война, Раневская вдруг задумчиво нахмурилась:

— Скажите, а всякие там Конвенции не отменили?

— Какие конвенции, Фаина Георгиевна?

— Ну, военные, по поводу пленных...

— Нет, а почему вы спрашиваете?

— Если я одержу победу, мне же Завадского содержать придется.

Немного подумав:

— Может, проиграть, пусть он меня содержит, у него кошелек толще.

* * *

— Завадского излечили от мании величия. Теперь он человек непревзойденной, фантастической, феноменальной скромности.

* * *

— Бывает взаимная любовь. У нас с Завадским взаимная нелюбовь. Но мне лучше то, что есть.

* * *

Раневская часто опаздывала. Когда у Завадского бывало хорошее настроение, он норовил ее поддеть по этому поводу:

— Фаина Георгиевна, почему вы снова опоздали?

Та невозмутимо:

— Поздно вышла из дома.

— Почему же было не выйти пораньше?

— Выходить пораньше было тоже поздно, голубчик...

* * *

Разгневанный Завадский кричит:

— Зла не хватает!

Раневская услужливо:

— Могу одолжить.

* * *

— Завадский никогда не ошибается просто так, он совершает ошибки в назидание другим.

* * *

Завадский возмущенно:

— Что вы несете отсебятину! Этого нет в тексте!

— Но так лучше.

— Мало ли что лучше?! А каково остальным актерам, если не знаешь чего от вас ждать в следующий раз? Вам вообще нельзя давать роли со словами!

Раневская вдруг с картинной мольбой:

— Умоляю, не дайте погибнуть!

— Перестаньте ломать комедию!

Она, все также заламывая руки:

— Дайте мне роль фикуса!

— Кого?!

— Вон фикус в кадке, каждый спектакль молча стоит в углу сцены. Отдайте эту роль мне! Ни единого слова.

Завадский пулей вылетел из помещения, чтобы не слышать невольного смеха актеров.

В подобных словесных баталиях он всегда проигрывал и со временем зарекся связываться с Раневской.

* * *

Завадский Раневской:

— Я больше не буду вам ничего советовать, вы и без того умная, придумывайте это сумасшествие сами!

— Нет, мне без вашей помощи с ума не сойти!

* * *

— Завадский лучший из режиссеров, если не принимать во внимание всех остальных.

— Завадский тоже человек, но он пока об этом не догадывается. Вот слезет с постамента...

Немного подумав:

— Нет, сам не слезет..., а сбрасывать жалко, тоже человек ведь...

* * *

— Театр начинается с вешалки! — напоминает на собрании Завадский, намереваясь устроить разнос за какой-то недочет в работе гардероба, хотя его, как главрежа, это не касалось.

— У нас он ею и заканчивается, — громко добавляет Раневская.

* * *

— Завадский хуже, чем думает о себе он сам, но, возможно, лучше, чем думаю о нем я.

* * *

Завадский очень любил устраивать своеобразные лекции-уроки по актерскому мастерству, вернее, своему видению театра.

Раневская подобные мероприятия не любила, считая пустой тратой времени.

В очередной раз заметив, что Раневская с трудом скрывает зевоту, Завадский укоризненно:

— Фаина Георгиевна, я говорю, а вы зеваете!

— Не смущайтесь, я всегда зеваю, когда мне очень интересно.

* * *

— Фаина Георгиевна, что бы я ни сказал, вы всегда против! Ну почему?! — восклицает Завадский после очередной стычки.

— Ну почему же всегда? В данном случае я с вами вполне согласна.

* * *

На очередное замечание о том, что не мешало бы бросить курить:

— Венера тоже курила...

Завадский озадаченно, после попытки вспомнить хоть одну Венеру-актрису:

— Какая Венера?

— Милосская.

— Кто это вам сказал?

Раневская пожимает плечами:

— А почему же ей мужчины руки отбили?

Завадский со злорадным удовольствием:

— И вам отобьют, Фаина Георгиевна!

Раневскую это ничуть не смутило:

— На памятнике? Пусть отбивают. Только поставьте сначала.

— Завадский больше не выбрасывает свой хлам.

— Почему вы так решили?

— Теперь весь хлам на сцене.

* * *

Завадский раздраженно:

— Вы все время выводите меня из себя!

Раневская недоуменно пожимает плечами:

— А зачем вы упорно возвращаетесь обратно?

* * *

Завадский:

— Фаина Георгиевна, почему вы меня не слушаете?!

— Чтобы не появилось желание возразить.

* * *

— У меня склероз — забываю вовремя проснуться на репетицию. Завадский не считает это уважительной причиной.

* * *

Завадский на собрании назидательно:

— Слово не воробей...

Раневская соглашается:

— Конечно! Оно голубь — нагадит, так нагадит!

* * *

Завадский с трибуны:

— Наша позиция твердая!

Раневская:

— Но гибкая.

* * *

Завадский в гневе во время очередной перепалки на репетиции:

— Фаина Георгиевна, возьмите себя в руки!

— Не могу. Боюсь задушить.

* * *

— Завадский хитрый, он меня в угол не загоняет, а заманивает, а потом разводит руками, мол, сами там оказались.

* * *

— Завадский любит, когда говорят правду в глаза, как бы она ни была льстива!

* * *

— Завадский неуязвим. У него на ахиллесовой пяте здоровенный мозоль.

* * *

— Фаина Георгиевна, возьмите свои слова обратно!

— Не могу! Вы ими уже попользовались.

* * *

— Если пьеса удалась — Завадский гений. Если провалилась — актеры и публика дураки.

* * *

Услышав о Завадском, что тот страшно злопамятный, не прощает никогда и никого:

— Неправда, себя он прощает всегда.

* * *

В ответ на очередную речь об искоренении недостатков:

— Недостатки нужны. Если бы их не было, что бы мы порицали, исправляли, как поняли, в чем достоинства?

* * *

— Бывают те, кто родился в рубашке. Завадский сразу в шубе. У других во рту серебряная ложка. У Завадского был половник.

* * *

— Юрий Александрович, берегите себя. Вы себе еще пригодитесь.

* * *

Завадский насмешливо:

— О чем вы задумались, Фаина Георгиевна?

— Все берут повышенные социалистические обязательства. Я тоже решила взять.

— Давно пора.

— Перевыполню-ка нормы морали...

* * *

Завадский рассуждает о необходимости профилактики гриппа и об обязанности каждого актера сделать прививку:

— Обещают, что этой зимой Москву снова свалит грипп.

Раневская тревожно:

— Постановление партии и правительства было, что ли?

* * *

— Зачем вы так подробно расспрашивали Завадского, видит ли он в отпуске сны?

— Хочу присниться ему и испортить весь отпуск.

* * *

— Фаина Георгиевна, почему бы вам просто не промолчать в ответ на мои реплики. Вы предпочитаете обязательно ответить!

— Не могу же я оставлять вас в долгу, отвечая на серебро золотом? Приходится и самой размениваться.